«Речь Вашу на ХХIII съезде партии, Михаил Александрович, воистину можно назвать исторической. За все многовековое существование русской культуры я не могу припомнить другого писателя, который, подобно Вам, публично выразил бы сожаление не о том, что вынесенный судьями приговор слишком суров, а о том, что он слишком мягок. Но огорчил Вас не один лишь приговор. Вам хотелось бы, чтобы судьи судили советских граждан, не стесняя себя кодексом, чтобы руководствовались они не законами, а “революционным правосознанием”… Дело писателей не преследовать, а вступаться. Вот чему нас учит великая русская литература в лице лучших своих представителей. Вот какую традицию нарушили Вы, громко сожалея о том, будто приговор суда был недостаточно суров. Однако и я возражаю против приговора, вынесенного судом. Почему? Потому что сама отдача под уголовный суд Синявского и Даниэля была противозаконной… Ваша позорная речь не будет забыта историей».

Это выдержки из открытого письма Лидии Корнеевны Чуковской к автору «Тихого Дона» Шолохову. Моментально отреагировав, Чуковская разослала свое письмо в Союз писателей, ведущие газеты страны и издания литераторов, открыто осудив не только Шолохова, но и сам факт суда над писателями Синявским и Даниэлем. Конечно, было затем и «письмо 62-х», ходатайствующих об освобождении литераторов, под которым также подписалась Чуковская. Но в отличие от него, открытое письмо Чуковской в Союзе так и не опубликовали, как не опубликовали и ее письма в защиту Сахарова, Солженицына, Гинзбурга, Джемилева и многих других. Зато эти письма Чуковской опубликовали на Западе – вот почему ее долгие годы не издавали в СССР, исключили из Союза писателей и даже пытались вычеркнуть из дочерей Корнея Чуковского, предав полному забвению.

Чуковскую начали печатать только в годы перестройки, но и тогда она по-прежнему воспринималась многими лишь как дочь известного детского писателя. В связи с этим предельно точно после ее смерти 7 февраля 1996 года выразился писатель и публицист Юрий Карякин: «Самая главная боль даже не в том, что Лидия Корнеевна Чуковская умерла (не дожив до 90), а в том, что очень мало людей, которые знают и понимают, КТО умер».

Она родилась 24 марта 1907 года в Петербурге. Стоит ли говорить о роли творческой атмосферы родительского дома в ее воспитании? Гостями их дома были Блок, Горький, Гумилев, Шаляпин, Маяковский, Ходасевич, Репин и многие другие выдающиеся представители русской культуры и литературы. Какое-то время семья жила в финском Куоккала, после февральской революции 1917 года перебралась обратно в Петроград. Здесь Лидия отучилась в гимназии Таганцева и в Тенишевском коммерческом училище. Корней Чуковский писал, что дочь росла «врожденной гуманисткой», мечтала, «чтобы все люди собрались вместе и решили, что больше не будет бедных». К литературе у Лидии был явный талант – уже в 15 лет она прекрасно редактировала переводы отца, а сразу после окончания училища поступила на литературоведческое отделение ленинградского Института искусств.

Тут-то жизнь и начала преподносить ей неприятные сюрпризы. В 19 лет Лидия Чуковская была арестована за составление антисоветской листовки. Вообще-то, Чуковская к листовке не имела никакого отношения – авторство принадлежало ее подруге. Но вот печатала подруга эту листовку на машинке Чуковской. Этого оказалось достаточно, чтобы арестовать Лидию и отправить ее в ссылку в Саратов на три года. Здесь сотрудничать с НКВД она отказалась, держалась вместе с другими политическими заключенными, чем и положила начало своему долгому противостоянию системе. Правда, стараниями отца в Саратове она провела лишь 11 месяцев, после чего вернулась в Ленинград и закончила филологический факультет Ленинградского университета.

На работу ее взял Самуил Маршак – Чуковская работала под его руководством в отделе детской литературы в Госиздате, редактировала чужие тексты, писала первые свои. Вскоре она уже опубликовала несколько детских книг под псевдонимом Алексей Углов: «Ленинград-Одесса» в 1928 году, «Повесть о Тарасе Шевченко» в 1930 году, «На Волге» в 1931 году. В 1929 году Лидия Корнеевна вышла замуж за литературоведа Цезаря Самойловича Вольпе. В браке родилась дочь Елена, но совместная жизнь супругов не сложилась и они развелись.

В 1933 году она вышла замуж во второй раз, за Матвея (Митю, как называла его Чуковская, а за ней и все окружавшие) Петровича Бронштейна. Годы с ним, по воспоминаниям их близких, были наполнены счастьем и любовью. Утверждают, что они были неразлучны целыми днями, и все равно им не хватало времени, чтобы насладиться общением друг с другом. Им его так и не хватило. Время Бронштейна, как и для многих, остановилось в 37-м вместе с арестом. Не смогли помочь ни отец, ни Маршак, ни именитые коллеги молодого ученого-физика – С.И. Вавилов и А.Ф. Иоффе. Бронштейна расстреляли 18 февраля 1938 года, но об этом станет известно лишь к концу 40-го. И все эти два года Лидия Корнеевна только и делала, что писала, просила, часами выстаивала в очереди в справочное окошко в надежде получить хоть какие-то сведения о муже. Но всегда слышала лишь завуалированное: «10 лет без права переписки».

В этих очередях судьба свела ее с Анной Ахматовой, которая носила передачи своему сыну – Льву Гумилеву. Несмотря на разницу в возрасте, между ними завязалась крепкая дружба, которую сама Чуковская считала подарком судьбы. Лидия Корнеевна начала вести дневник своих встреч с Ахматовой, записывая их разговоры и запоминая ее стихи. После ее смерти Лидия Чуковская обработала все дневниковые записи и подготовила их к печати. Записки были изданы в Париже в 70-х годах и только в 90-е годы – в России. Тюремные очереди запечатлела Чуковская и в своей повести «Софья Петровна», о которой позже будет говорить так: «Это повесть о тридцать седьмом годе, написанная непосредственно после двухлетнего стояния в тюремных очередях. Не мне судить, какова ее художественная ценность, но ценность правдивого свидетельства неоспорима».

Героиней повести она выбрала «символ веры» – мать, сына которой объявляют «врагом народа». Приученная верить официальным лицам, она не может не верить словам прокурора, что сын сознался в своих преступлениях. Но вместе с тем она верит и своему внутреннему убеждению в невиновности сына. Не выдержав такой двойственности в душе, она сходит с ума. Повесть впервые была опубликована в Париже в 1965 году, затем в США и только через 48 лет после написания – в Советском Союзе.

Еще одну повесть, посвященную сталинским репрессиям в писательской среде, «Спуск на воду», она закончила в 1957 году, но опубликована она будет только в 72-м, и опять не на родине. Печатать ее перестали еще в начале 60-х, когда, надеясь на «оттепель», она отнесла в издание хранимую в тайне все эти годы «Софью Петровну». Затем были открытая поддержка Иосифа Бродского, дружба с Фридой Вигдоровой, порицание Шолохова и протест судейству над Синявским и Даниэлем. В итоге, когда в 1969 году умер ее отец, ее демонстративно не включили в комиссию по наследству и отказали в публикации книги «Памяти моего отца».

В январе 74-го Чуковскую и вовсе исключили из Союза писателей, запретив все ее публикации на последующие 15 лет – здесь уже аукнулась ее статья «Гнев народа», написанная в 1973 году в защиту Сахарова и Солженицына. В статье она подробно объяснила, кто такие Пастернак, Cолженицын и Сахаров, и «что такое» был Сталин. После этого в газетах было запрещено даже само имя Лидии Чуковской. Например, как-то дочь Чуковской Елена вела экскурсию в доме-музее Корнея Ивановича в Переделкино. Дверь пришедшей на экскурсию журналистке открыла Лидия Чуковская, но в репортаже об этом потом было написано так: «Дверь открыла мать экскурсовода».

Но Чуковская продолжала писать, просто складируя все на антресолях. В 74-м она написала книгу «Процесс исключения», где описала преследования людей за инакомыслие. Тогда же готовила уже упомянутые «Записки об Анне Ахматовой», писала воспоминания «Памяти детства», в которых рассказала о многих выдающихся деятелях культуры и искусства, с которыми встречалась в родительском доме. В 1986 году она закончила повесть «Прочерк» об аресте и гибели мужа, которую начала перерабатывать, когда получила доступ к архивам КГБ уже в 90-х. Повесть претерпела порядка 10 редакций, но окончательно завершить ее Лидия Корнеевна так и не успела.

Алексей Викторов