Когда 8 сентября 1939 года нацисты заняли Лодзь, евреи города фактически получили смертный приговор. В феврале всем им под страхом смерти приказали срочно переселиться на несколько улиц старого города, выделенных под гетто. Эту территорию вскоре обнесут забором с колючей проволокой и закроют. Официальной датой этого «опечатывания» стало 1 мая, и именно в этот день свой 30-й день рождения отмечал один из новых заключенных, местный фотограф Хенрик Росс, настоящая фамилия которого была Розенцвейг.

До прихода нацистов Росс занимался спортивной фотографией –делал репортажи с соревнований, сохранял для истории моменты силы духа и воли. Теперь у него появились новые обязанности. Он, взятый в штат юденрата, фотографировал не атлетов, сражающихся за медаль, а испуганных и голодных соотечественников, борющихся за жизнь. На момент создания гетто в списке его обитателей значились 160 320 человек: для удостоверений личности, без которых евреям нельзя было получить ни работу, ни продуктовый паек, нужны были крошечные портреты.

Сотрудник отдела статистики Хенрик беспрестанно щелкал затвором своего старого фотоаппарата, выполняя дневную и абсолютно не творческую норму портретного потока. Но это было самое простое из его заданий. Фотограф также должен был делать пропагандистские снимки на текстильных и кожевенных фабриках, чтобы отчитаться, как «весело и продуктивно» протекают дни еврейских рабочих. А еще ему все чаще и чаще доводилось документировать смертельные расправы над заключенными гетто.

Хенрик как постоянный свидетель «дисциплинарных» наказаний со смертельным исходом очень хорошо понимал, что конец у всех будет один – смерть от голода, побоев, болезней или пули нациста. И последний вариант был не самым тяжелым. Чем больше смертей он видел, тем больше ему хотелось запечатлеть для будущего не только моменты боли и усталости, но и нежности, любви и мимолетной радости, которые вопреки всему продолжали пробиваться через ежедневный мрак. Но как добыть пленку? Фотокассеты нацисты выдавали по счету, купить новые было невозможно. И тогда Росс придумал, как ловко обойти проблему:он стал фотографировать заключенных гетто коллективно, разделяя их фанерными планками, и даже соорудил трехуровневый помост, чтобы там могло поместиться больше человек. Сохраненную пленку он уносил с собой и в свободные минуты за стенами казенной студии «ловил» жизнь.

Как служащий юденрата, Росс пользовался хоть и скромными, но привилегиями –чаще всего это означало презрение со стороны остальных жителей гетто. Но кадры, которые делал Росс, говорят об обратном: ему люди доверяли, а может, даже воспринимали как друга –слишком уж эти снимки теплые, семейные, почти интимные. Не исключено, что некоторые обитатели гетто тайком приплачивали фотографу за портреты –чтобы оставить своим детям хоть что-то в память о себе. Однако большинство кадров Хенрик делал по собственной инициативе. Благодаря этому бессмертными стали тысячи обитателей гетто, большинство которых так никогда и не вышли за ворота свободными.

В объектив Росса попадали самые разные сцены той повседневной жизни. Вот мужчина пробирается через снежные сугробы по развалинам синагоги. Вот девочка лет двух в платье со звездой Давида стоит на траве. Влюбленные целуются за пышным кустом. Под стеной дома лежит мальчик, упавший в обморок от голода. Жена полицая целует своего новорожденного малыша. Пациентов-евреев вытаскивают из больницы, чтобы депортировать в лагерь смерти. Дети играют в «евреев и полицаев». Группу малышей увозят на грузовике в концлагерь. У морга лежат трупы и части человеческих тел. Вдалеке на виселице раскачивается тело. Таких оттисков жизни и смерти Росс сделал несколько тысяч, и каждый раз, отпуская затвор камеры, он катастрофически рисковал. Если бы нацисты заметили, что он фотографирует просто так, не для работы, его ждала бы печальная участь. Поэтому снимал он крайне осторожно, часто через трещины в заборе или дырки в стене. Фотоаппарат все время был спрятан у него под плащом или пальто –никто не должен был ничего заметить.

В 1943 году нацисты заволновались:война стала разворачиваться не по их сценарию. Поражение пока еще не было очевидным, но предчувствия у командования Рейха были самые мрачные. Нужно было избавиться от очевидных следов преступлений –а значит, как можно быстрее довести до завершения «окончательное решение еврейского вопроса». Среди прочего летом 1944 года был дан приказ начать ликвидацию Лодзинского гетто. К тому времени 45 тысяч человек уже умерли в его стенах, десятки тысяч были отправлены в концлагеря. Всего за два дня в 1942 году 17 тысяч, а по другим источникам, 20 тысяч заключенных, которых сочли слишком юными, старыми или больными –то есть непригодными к труду, – встретили смерть в газовых камерах Хелмно.

Нацисты ликвидировали гетто в августе 1944 года и оставили Хенрика в Лодзи в числе тех, кто должен был уничтожать на почти что выжженной зоне следы преступлений последних лет и отправлять в Германию остатки ценного оборудования. Для этих последних евреев уже приготовили восемь огромных могил, но заполнить их немецкое командование не успело. Росс, понимая, что скоро может не стать и его, собрал все свои отснятые пленки, около 6000 кадров, сложил архив в деревянные ящики, тщательно обмазал каждый угол и крышку дегтем и закопал все неподалеку от своего дома, в развалинах на улице Ягеллонской.

Много лет спустя он скажет: «Я спрятал негативы в землю, чтобы сохранить свидетельство нашей трагедии, а именно – тотального уничтожения евреев Лодзи нацистскими палачами. Я предвидел полную ликвидацию польских евреев. Мне хотелось оставить историческое доказательство наших страданий». Когда в январе 1945 года Советская армия освободила город, в нем оставалось всего 877 евреев. Среди них был и Росс. И чуть ли не сразу же он отправился к своему тайнику и обнаружил, что половина бережно уложенных пленок повреждена:холод и сырость похоронили отпечатки той страшной реальности, в которой они все жили. Но в другой половине осталось достаточно кадров, которые были лишь немного тронуты сыростью или вовсе целы.

Эти фотографии не только сохранили в памяти будничную, со всеми ее особенностями, жизнь гетто Лодзи, но и много лет спустя помогли добиться справедливости. В 1961 году Хенрик Росс давал показания против Адольфа Эйхмана, организатора «окончательного решения еврейского вопроса», архитектора Холокоста. И свои свидетельства он подкрепил фотографиями, одна из которых была сделана в момент погрузки евреев в вагоны для скота. Это был 1944 год, жителей гетто увозили в Освенцим, и знакомые Росса, которые работали на железнодорожной станции Радегаст неподалеку от гетто, помогли ему под видом уборщика пройти на вокзал и спрятаться на складе. Оттуда он тайком наблюдал, как шла депортация, с шести утра до семи вечера, пока не ушли все составы. «Я смотрел, как отходит поезд. Я слышал крики. Я видел побои. Я видел, как на них кричали, убивали тех, кто отказывался заходить в вагон. Через дырку в дощатой стене я сделал несколько фотографий», – говорил на суде Росс.

После войны, в 1950-х, Хенрик Росс переехал в Израиль вместе с женой Стефанией –подальше от мест, которые воскрешали тяжелые воспоминания. Он снова стал работать фотографом, освоил технологию цинкографии и пытался опубликовать все свои сохранившиеся снимки. Хенрик даже подготовил полный альбом с крошечными оттисками шириной 3,5 сантиметра. Но фото, на которых трагедия была неочевидной, брать никто не хотел.

Улыбающиеся лица, играющие дети, дни рождения и поцелуи диссонировали с восприятием Холокоста как периода, где боль и ужас должны были вытеснить все остальные человеческие эмоции. Архив Росса приняли частично, кадрам депортации и убийств дали зеленый свет, а остальные оставались в тени вплоть до 1997 года. Но правда никогда не бывает однотонной – бок о бок с жадной смертью в гетто продолжалась жизнь, и игнорирование этой стороны трагедии равнялось бы предательству памяти жертв Шоа.

Первая выставка с двумя сотнями работ Росса, среди которых были уже не только мрачные кадры очевидных издевательств, открылась в 1997 году. Но самого фотографа среди живых уже не было –он ушел из жизни в 1991 году, а его снимки, часть которых потом была издана несколькими альбомами, стали достоянием Художественной галереи Онтарио.

Ганна Руденко