I

Это произошло в 1996 году от сотворения мира, когда «был на всей земле один язык и слова одни. И случилось: двинувшись с востока, они нашли долину в земле Шинар и поселились там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а горная смола была у них вместо глины. И сказали они: давайте построим себе город и башню, главой до небес; и сделаем себе имя, чтобы мы не рассеялись по всей земле» (Берешит, 10:1-4). Продолжение истории хорошо известно каждому: так началось строительство Вавилонской башни, закончившееся, как рассказывается в последующих стихах Библии, полным крахом, рассеянием, а также возникновением многих языков. И если память о строителях Вавилонской башни и имя их предводителя   сохранились в людской памяти, то произошло это отнюдь не вследствие их великого начинания, а как раз благодаря той силе, вмешательство которой в ход истории они, как считают некоторые, хотели предотвратить.

Как часто бывает с текстами Писания, рассказ о Вавилонской башне не столько предлагает читателю законченную историю, сколько создает ее общую рамку, устанавливая тематические и сюжетные вехи, служащие отправной точкой для последующих комментариев. Многовековая герменевтическая традиция породила многочисленные описания тех событий; стихи Писания и комментирующие их мидраши складывались в самые разные мозаики, изображающие «нимродианское» общество и его отличительные особенности. Ниже мы остановимся на двух моделях этой древней цивилизации. Их характерные признаки удивительно напоминают черты тех обществ, призрачные очертания (а иногда и реальный облик) которых угрожающе возникают перед нами в получившем широкое распространение в XX веке жанре антиутопий. В первой части настоящей статьи мы рассмотрим представление об обществе строителей Вавилонской башни как технологической антиутопии, а во второй перейдем к концепции тоталитарной антиутопии.

Технологическая антиутопия

И стали у них кирпичи вместо камней,
а горная смола была у них вместо глины.

Почему Тора останавливается на этих технологических новшествах? Рабби Ицхак Абарбанель (1437–1508), сам живший в эпоху бурного развития техники и разно­образных механических устройств и приспособлений , делает эту фразу ключевой в своей интерпретации истории Вавилонский башни. Он предваряет тщательный анализ соответствующих библейских стихов кратким экскурсом в предшествующую этому событию историю человечества. Основную движущую роль в ней играет негативный фактор: фактор труда, ведущий одновременно к технологическому прогрессу и к нравственному упадку, а также к порабощению человека, утрате им естественной свободы.

Жизнь Адама и Хавы в райском саду была естественной и близкой к природе. Все, что нужно людям для существования, «было дано в природе, так что не было никакой надобности в человеческом труде, и посему Адам мог, не утруждая себя поисками средств к существованию, посвятить себя познанию Б-га, для чего и был сотворен» . Абарбанель рассматривает грех Адама в рамках антитезы естественного и искусственного: тот предпочел последнее и пренебрег первым . Проклятие труда ложится в основу человеческой цивилизации, одновременно приводя к удалению от Б-га. В тех же терминах обрисовывается и противопоставление Каина и Авеля. Авель, как впоследствии Авраам, Ицхак, Яаков и Моше, избрал долю пастуха, наиболее близкую к естественному миру и максимально удаленную от блеска и нищеты цивилизации. В отличие от него, Каин, занявшись земледельческим трудом, встал на путь технического прогресса, и прискорбные результаты его деятельности в нравственной сфере не замедлили сказаться. Построенная с течением времени цивилизация потомков Каина отличалась направленностью на технический прогресс и быстрой урбанизацией . Развитие искусственного, оторванного от природы мира, заполнявшего собой все пространство человеческого общества, не оставляет индивиду никакой лазейки: в допотопной каиновской, урбанистической цивилизации даже максимально близкая к естественному бытию жизнь скотовода оказалась испорчена вторжением благ технического прогресса — появлением шатров . Развитие технологии и урбанистической жизни ведет к моральной испорченности и погоне за наслаждениями, к заполнению души искусственными и поверхностными порождениями оторванной от подлинных ценностей культуры. Глубокая внутренняя порочность этой цивилизации достигла своего апогея в период поколения потопа.

Построение Вавилонской башни после потопа являлось, по мнению Абарбанеля, повторением на коллективном уровне первородного греха, свидетельствующим о том, что человечество ничего не забыло и ничему не научилось. Слова: «Был на всей земле один язык и слова одни» — указывают на утопическое единство, проистекающее из близости с природой, бытовавшее до начала социального эксперимента Нимрода и осуществленной им технологической и социальной революции. Замена простого камня продуктом технологического процесса, кирпичом, означает, что «все их намерение состояло в том, чтобы пользоваться искусственными вещами (т. е. продуктами цивилизации) вместо естественных». Человечество вновь отказывается от предоставленного ему Небесами дара — ведения естественной жизни, в близости с природой и с Творцом, предпочитая наслаждение дарами цивилизации, прелести городской жизни и развитую технологию. «Не удовлетворившись тем, что уготовил им Творец, дарами Его щедрой длани, <…> они устремили свои мысли на ремесла, необходимые при постройке города и башни, дабы жить там единым обществом, <…> думая, что высшая ступень человеческого бытия состоит в жизни в обществе, включающей в себя полномочия, должности, правительства и мнимые почести, а из этого последуют корыстолюбие, грабеж и убийства». Цивилизация, возглавляемая сынами Хама, быстрыми шагами шла по пути общества потомков Каина и лишь то обстоятельство, что на сей раз гроза разразилась в самом начале пути, когда моральное падение не успело еще достигнуть своего апогея, объясняет, что наказанием стало всего лишь изгнание, подобное изгнанию Адама и Каина. Путешествие с востока  символически указывает на путь, проделанный от естественной гармонии с природой к погружению в мир труда, имеющий своей целью удовлетворение низменных стремлений человека и приводящий к его отчуждению от природы и самого себя и порабощению в рамках социума, к утрате человеком своей естественной свободы. Именно в этом — в извращении естественного порядка вещей — и состояла, по мнению рабби Ицхака Абарбанеля, богоборческая тенденция строителей башни, на которой делается акцент в мидрашах . В этой связи интересно отметить определенное сходство описываемых процессов с развитием западной цивилизации в XV веке: переход от Средневековья к Возрождению характеризовался, с одной стороны, значительным техническим прогрессом, а с другой — постепенным отступлением религии, при котором «мировоззрение становилось все более светским и материалистическим, а потусторонний мир сводился на уровень малозначимой тени». Как справедливо замечает Бенцион Нетаньяху, позиция рабби Ицхака Абарбанеля указывает на его глубокое неприятие становящегося материалистического мира Возрождения, который позднее ляжет в основу современной цивилизации .

Рассеяние и смешение языков — утрата изначальной гармонии — не просто наказание, но естественное следствие процесса урбанизации и технического развития, создания социальных форм жизни. На смену соответствующего природе, гармоничного, естественного языка приходит множество языков искусственных, являющихся результатом неадекватного представления о мире и создающих ложную призму восприятия: так завершается процесс отчуждения человека от природы и самого себя. В результате человечество теряет былую мудрость: «Погружение людей в строительство башни и в искусственные потребности и направление всех мыслей на эти цели является одной из причин того, что забылся их язык и имевшаяся у них мудрость» . Более того, человек теряет не только социальную, но и метафизическую свободу: смешение языков порождает множество цивилизаций, каждая из которых подчиняется той или иной высшей силе — «небесному князю», или ангелу, препятствующему непосредственной связи с Б-гом.

Дело не только в том, что сами по себе «государство и общественный порядок противоречат природе и Б-жьей воле» . Как верно отмечает Равицкий, «утопия Абарбанеля означает возвращение не только в предполитическую эпоху, но и в идиллическую эпоху до развития техники, когда жизнь носила естественный характер, а материальная цивилизация, связанная с распространением орудий труда, железа, производства — еще не развилась» . Именно технологический прогресс является ключевым элементом антиутопии Вавилонской башни, делая возможным погружение людей в мир воображения и наслаждений, приводя человека к отчуждению от природы, от самого себя и от Б-га и превращая его в раба. Однако, в отличие от современных технологических антиутопий, находящихся в будущем, антиутопия рабби Ицхака Абарбанеля помещена в прошлое. И если первое общество, развращенное технологией, погибло в волнах потопа, второе — цивилизация строителей Вавилонской башни — «заразило» своими недугами всю человеческую историю  вплоть до прихода мессии .

Вавилонская башня. Питер Брейгель Старший. 1563 год.
Музей Бойманса ван Бёнингена. Роттердам

II

ТОТАЛИТАРНАЯ АНТИУТОПИЯ

«Сделаем себе имя»

Рабби Шимшон-Рафаэль Гирш (1808–1888), один из лидеров ортодоксального еврейства в эпоху эмансипации и бурного развития реформистского движения, сочетал бескомпромиссные ортодоксальные взгляды с положительным отношением к современной ему западной культуре и политическим либерализмом. Во время бурных событий 1848 года он призывал евреев заключить союз с горожанами и рассматривал борьбу за еврейскую эмансипацию как часть общей борьбы за индивидуальную свободу и права человека . Общество строителей Вавилонской башни является, в глазах рабби Гирша, коллективом, пытающимся полностью раздавить индивида, лишить его всяческих прав.

Уже описываемая в первом стихе истории изначальная, органичная гармония человечества, характеризующаяся «духовным единством в видении явлений и отношений между ними , скрывает в себе и разрушительный потенциал. Упоенное своей победой над природой (освоение новой технологии строительства), коллективное самосознание стремится выйти и на историческую арену: «Сделаем себя имя». За этим кроется желание человеческого коллектива, равно как и стоящего за ним и манипулирующего им тирана, войти в историю на века, создать грозное «напоминание о силе коллектива и его примате по отношению к индивиду». Снятие противоречия общего и частного могло бы произойти лишь благодаря подчинению и индивида, и коллектива Б-гу. Однако общество строителей башни, отошедшее от Б-га, забыло и о том, что «задача коллектива состоит в поддержке индивида»; единственной ценностью в нем было провозглашено общественное благо, понимаемое в первую очередь как слава, место коллектива в истории; между тем отдельная личность оказалась лишенной всякой ценности. Общая цель подменила собой мораль: хорошим стало все то, что пойдет на пользу обществу. При этом, однако, само по себе построение города и башни играло в действительности второстепенную роль: в первую очередь оно являло собой средство порабощения человека, не позволяющее ему задуматься о своем индивидуальном бытии. Не случайно, по мнению рабби Гирша, строителями была провозглашена заведомо невыполнимая задача: башня, разумеется, никогда не могла достичь небес, но именно недостижимая цель и требовалась для того, чтобы подчинить ее выполнению не только данное, но и все последующие поколения. Рабби Гирш особенно подчеркивает динамику происходящего. Даже если поначалу узы, связывающие людей в коллективе, — это узы мира и братства, как то было среди тех, кто занялся строительством башни, «будущее человечества зависит от положения индивида, от придаваемой ему нравственной ценности, от неколебимости его достоинства. Над этим будущим нависла опасность, в результате планов того поколения и его предводителей».

На помощь индивиду, однако, приходит Небо, а также логика гегелевской диалектики. Торжество коллективного начала и полное отрицание индивида влечет за собой всплеск индивидуального сознания, находящего свое выражение в возникновении множества языков, отражающих игру отдельных личностей-субъектов: «не множество языков породили разногласия, а, напротив, разногласия породили расщепление языка». В сущности, изначальный язык, элементы и структура которого отражали объективное устройство мира, был извращен еще строителями башни, оторвавшими его от его религиозного начала. Образовавшийся «зазор» и дает место для всплеска крайнего субъективизма, являющегося, однако, положительным началом перед лицом угрозы тоталитарного коллективизма: «только такая децентрализация приведет к избавлению человека» . Так терпит крах тоталитарный план подчинить все поколения бесконечному возведению башни. С преодоления тоталитарной антиутопии начинается человеческая история, представляющая собой борьбу коллективного и частного начал — противоречие, которое будет в конце концов снято в мессианский период, когда язык всех народов снова станет отражать Б-жью волю . Рассеяние народов, однако, служит определенной цели: «почва и климат, моря и реки, горы и пустыни, в своем разнообразии на земле, согласно Б-жьему промыслу, должны были оказать глубокое влияние на человека, формируя его тело, мысли, привычки, страсти и язык» . Так формируются множественные культуры, в рамках каждой из которых человек «должен стать достойным Б-га и самого себя» . Если, описывая схожие процессы, рабби Абарбанель видел в них знак упадка и оторванности от изначальной гармонии (подчинение каждой «новой» культуры своему «небесному князю» не могло не отделять ее носителей от Б-га), рабби Гирш рассматривает культурное разнообразие как безусловно положительный фактор: обращение к Б-гу возможно в рамках самых разных культур, к нему-то и ведет динамика исторического развития. Между тем переход Писания от рассказа о Вавилонской башне к повествованию об Аврааме (которому во время описываемых событий было 48 лет) указывает на то, что, невзирая на все «башни мнимой славы», которые возводит себе коллектив в своем триумфальном шествии, «орудием в руках Г-спода, служащим достижению Его высшей цели», становится именно одиночка — противник режима, нашедший в себе силы не поддаться всеобщему безумию.

Здание Дворца Советов. Эскиз. Проект архитекторов Б. Иофана,
В. Щуко и В. Гельфрейха. 1930-е годы

«БЫЛ НА ВСЕЙ ЗЕМЛЕ ОДИН ЯЗЫК И СЛОВА ОДНИ»

Наш рассказ об интерпретации библейского повествования о Вавилонской башне как тоталитарной антиутопии был бы неполон, пройди мы мимо комментария к Торе «А-эмек Давар», принадлежащего перу рабби Нафтали-Цви-Йеуды Берлина, именуемого Нецив из Воложина (1816–1893). Современник рабби Гирша, он был одним из предводителей еврейства в царской России и главой знаменитой Воложинской ешивы. К общей задаче — сохранению мира Торы в изменяющихся условиях — рабби Гирш и рабби Берлин шли разными путями. Рабби Гирш не только поощрял изучение западной культуры, но и сам преподавал своим ученикам Шиллера . Нецив, хотя отличался широким кругозором и даже до определенной степени был готов закрыть глаза на увлечение студентов его ешивы светскими предметами (если они не препятствовали изучению Торы) , был категорически против введения светских наук в программу ешивы, во главе которой стоял . Тем более примечательным оказывается типологическое сходство их интерпретации истории о Вавилонской башне.

Подобно рабби Гиршу, Нецив видит в рассказе о Вавилонской башне повествование о попытке подавить индивидуальное начало и достичь полного триумфа коллективизма. Однако в истории, рассказанной Нецивом на страницах его комментария к Торе, нет и следа первоначальной, извращенной впоследствии гармонии. Рисуемая им картина тоталитарного общества оказывается особенно мрачной и безотрадной уже потому, что корнем зла является не концепция коллективного блага, подчиняющая себе индивида, и не манипуляции тирана, а само по себе понятие единства. Нецив пишет: «Писание не объясняет, что это были за “слова” , ограничиваясь косвенными указаниями, раскрытыми в мидрашах. Но то, что само Писание не объясняет, что же являли собой эти “слова”, означает, что вмешательство Всевышнего было вызвано не самими “словами”, а тем, что они были “одни”». Единство само по себе не может не являться насилием над многообразием отдельных личностей, поскольку «сознания разных людей отличаются» . Потому и поддерживаться это единство на протяжении времени может лишь хорошо известными всем нам из современной истории средствами. Так, упоминание о новом методе производства кирпичей, по мнению Нецива, служит отнюдь не описанию достижений технологического прогресса; читателя попросту отсылают к истории Авраама, который, согласно мидрашу, был брошен Нимродом в огненную печь . Тоталитарное общество, как всегда, крайне функционально: одна и та же печь, поясняет Нецив, предназначалась как для производства кирпичей, так и для расправы с инакомыслящими . Полное единство, подкреп­ленное угрозой быть брошенным в печь, делает понятным и опасения строителей Вавилонской башни перед перспективой рассеяния: рассеяние препятствует контролю, и потому граница должна быть на замке: «Следует понять, почему они так опасались того, что люди выедут в другие земли. Ясно, что это относится к тем “словам одним”, которые были им присущи. А поскольку сознания разных людей отличаются, они опасались того, как бы люди не изменили этому, единому мнению и не стали инакомыслящими. Поэтому они следили, чтобы никто из них не выезжал. Что же касается инакомыслящих среди них, их присуждали к сожжению, подобно тому, как поступили с праотцем нашим Авраамом». Проницательный читатель наверняка сможет и сам дорисовать последний штрих: угадать, каково было назначение самой Вавилонской башни. Разумеется, она была ничем иным, как сторожевой вышкой в этом гигантском концлагере: «А башня нужна была для того, чтобы смотреть из нее на расстояния, дабы видны были оттуда все места их обитания, чтобы никто не затерялся в иной земле. Поэтому она должна была вознестись до небес». «И они поставили на этой башне стражей, дабы те следили за намеревавшимися их покинуть и избежать “слов одних”» .

Подобно Оруэллу столетие спустя, Нецив не видел выхода из этой ситуации. По крайней мере, выхода в рамках человеческих сил и возможностей. Рабби Абарбанель полагал, что умножение разногласий является естественным следствием развращающего влияния благ цивилизации и технического прогресса. Рабби Гирш видел во всплеске индивидуализма естественное диалектическое следствие давления коллективизма. (Разумеется, в обоих случаях речь идет об установленных Провидением законах.) Между тем тоталитарная антиутопия Нецива замкнута и безнадежна; естественного выхода из нее нет. Единственным спасением может быть чудо: чудом было спасение Авраама из печи, и подобным чудом было Б-жье вмешательство, положившее конец единомыслию строителей вавилонского ГУЛАГа. Именно в данном месте Торы, подчеркивает Нецив, фраза «И сошел Г-сподь» указывает на «частное Провидение», то есть на участие Б-га в истории не только на уровне общих закономерностей, но и на уровне локального вмешательства в судьбы отдельных людей и коллективов. В этом принципиальное отличие антиутопии Вавилонской башни от большинства литературных — отнюдь, однако, не исторических! — тоталитарных антиутопий XX века.

(Опубликовано в  №№235-236, ноябрь-декабрь 2011)