Шлойме Юдовин появился на свет в 1892 году в местечке Бешенковичи, неподалеку от Витебска, в бедной многодетной семье. Отец, владелец маленькой бакалейной лавки, был человеком очень уважаемым. Жители штетла говорили о нем: «Дос из а голденэр мэнч!», то есть «Это золотой человек!» Он отличался светлым нравом и всегда готов был прийти на помощь, а жена во всем его поддерживала — даже когда он отрывал кусок хлеба от семьи, помогая тем, кто был еще беднее их. 

Для маленького Шлойме бедный штетл стал источником, из которого он черпал вдохновение всю жизнь. Улицы с хрупкими, покосившимися домиками, печальные люди за молитвой, тяжелый труд, болезни, нищета — и все это на фоне дивной красоты природы, величественных берегов Западной Двины, отороченных соснами. В отличие от других, мальчик умел разглядеть в унылом неприглядном местечковом мире красоту и естественность. Он стал делать наброски, чтобы сохранить образы, так поражавшие его воображение. Пристрастие Шлойме к рисованию заинтересовало соседских ребят, которые учились в городе и приезжали домой на каникулы. Они-то и уговорили отца Шлойме отправить его учиться живописи. Знаменитый витебский художник Юлий (Иегуда) Пэн с радостью принял Юдовина в свою Школу рисования и живописи. 

Прошло всего четыре года, и стало понятно, что небольшой витебской школы талантливому мальчику уже недостаточно. И тут ему повезло во второй раз. Его двоюродный дядя, известный писатель Семен Ан-ский (Соломон Раппопорт), помог подросшему Шлойме перебраться в Петербург и поступить в рисовальную школу Общества поощрения художеств. Юноша ни минуты не тратил зря, занимаясь одновременно в двух мастерских: известные художники Берштейн и Добужинский с удовольствием приняли его в свои классы. Свободное от занятий время Юдовин проводил в Эрмитаже и Русском музее, ходил на выставки именитых живописцев, впитывал шедевры мировой культуры с неутолимой жаждой. Он был молод, талантлив, но никак не мог найти свой, особенный путь в живописи. И тогда на помощь снова пришел Ан-ский. В то время сын знаменитого барона Гинцбурга Владимир выделил деньги на этнографические экспедиции художников по еврейским местечкам Волыни и Подолии с целью изучения быта и фольклора их жителей. Ан-ский возглавлял экспедиции и взял племянника с собой. 

Юдовина по молодости определили в секретари экспедиции: в его обязанности входило зарисовывать и фотографировать все, что представляло культурологический интерес: росписи старинных синагог, надгробия, ритуальные принадлежности, предметы быта, древние рукописи и книги. Картины родного местечка сплетались в его воображении с увиденным, наполняли его новыми образами и смыслами. В 1920 году художник создал на основе этого материала альбом «Еврейский народный орнамент», состоявший из двадцати шести гравюр. 

Именно эти экспедиции помогли Юдовину сформулировать свою задачу как художника: он понял, что его особый творческий путь в том, чтобы запечатлеть жизнь своего народа. Тогда же он определился и с художественной манерой. Фотографируя, Юдовин не просто создавал архив найденных во время путешествия предметов, а стремился превратить каждую фотографию в произведение искусства, работая со светом, особым способом проявляя снимки. Лишь позже Юдовин узнал, что работал в популярном на стыке веков жанре пикториализма. Тогда же он просто стремился придать своим снимкам максимальную выразительность. 

Сотни его фотографий — изображения евреев-ремесленников, работников артелей, ткачей, веревочников, папиросников — стали уникальным историческом свидетельством. Юдовин тогда и представить не мог, что создает памятник обреченной на гибель идишской цивилизации, что его фотографии станут важнейшим архивом мира, который полностью исчезнет всего через несколько десятков лет. Он не просто нашел свой путь — он оказался в центре авангардного движения «Еврейский ренессанс», смыслом которого стало сохранение культурного наследия еврейства черты оседлости. 

Мир советский 

После экспедиций Ан-ского Юдовин снова окажется в Витебске. Случится это уже после революции: видимо, неуютно стало художнику в Петербурге, в эпицентре разрухи и кровавого безумия. Здесь он продолжает учиться — в Художественно-практическом институте (вот уже и названия изменились, превратившись из изящных «художественных обществ» в уродливые аббревиатуры — ВХПИ). Сюда же в 1922 году устраивается на должность проректора по хозчасти, однако занимается не только материальным обеспечением творческого процесса института. Он очень много преподает — в графической мастерской этого же института, в Художественном народном училище, в Еврейском педагогическом техникуме, даже в юношеском клубе. Однако пролетариат не особенно нуждается в искусстве — институт, где работает Юдовин, выселяют из особняка Вишняка в неудобное для учебного заведения здание бывшей Большой Любавичской синагоги. А потом новый директор института решает, что будет сам контролировать учебный процесс и преподавателей. Художники, посчитав новое положение вещей унизительным, почти всем преподавательским составом покидают институт. 

Юдовин не долго оставался в родном Витебске. В 1923 году его снова позвали в Петроград, предложили должность ученого секретаря и хранителя в музее Петербургского еврейского историко-этнографического общества. Предложение это не было случайным: музей создавался для того, чтобы систематизировать и изучить материалы экспедиций Ан-ского. Правда, счастливые музейные годы были недолгими. Уже через пять лет, в 1928-м, власти посчитали, что еврейский музей никому не нужен, и решили его закрыть. Художник остается в теперь уже Ленинграде, пишет картины, участвует в выставках, время от времени преподает. В последние годы перед Великой Отечественной он создает циклы гравюр «Гражданская война» и «Оборона Петрограда в дни наступления Юденича». Но Юдовину предстоит стать очевидцем еще более трагических событий, которые он будет тщательно фиксировать для потомков. До середины 1942 года художник остается в осажденном Ленинграде. Страшные сцены голодающего и замерзающего города, его отчаянные защитники, его безумие и боль находят отражение в работах Юдовина. 

Как ни странно, в эти годы он становится одним из наиболее востребованных художников. В блокадном Ленинграде ни на минуту не останавливается производство открыток, они выходят тысячными тиражами. На многих из них — юдовинские литографии: знаменитые ленинградские здания, памятники, подвиги защитников города. 

В 1942-м о Юдовине вспомнили и эвакуировали в музей-заповедник Некрасова, в деревню Карабиха. «Некрасовские места» — так назвал он цикл пейзажей, которые написал здесь, вдали от умирающего Ленинграда. 

Сразу после снятия блокады он вернулся в любимый город. Прошелся по опустевшим улицам, еще раз перелистал сделанные здесь наброски. И создал цикл гравюр «Ленинград в дни Великой Отечественной войны». Несмотря на стандартное по тем временам протокольное название цикла, гравюры Юдовина вовсе не были парадно-официозными. Художник, не раз становившийся свидетелем человеческих бедствий, пишет свой блокадный Лениград — полный трагизма и героизма. В 1945 году выходит его альбом «Ленинград» с удивительными литографиями. После войны он продолжает делать литографии для открыток. Его серии «Виды Ленинграда» и «Ленинград сегодня» до сих пор являются предметом большого интереса филателистов. 

Не только документальные свидетельства той горькой эпохи интересуют Юдовина. Еще до войны он начал работать над иллюстрациями к полюбившимся книгам. Рисует и по вдохновению, и на заказ. Создает, к примеру, иллюстрации к роману Лиона Фейхтвангера «Еврей Зюсс» и пишет писателю письмо, показывая свои гравюры. «Сердечно благодарю вас за письмо и особенно за ваш прекрасный подарок, — откликается Фейхтвангер. — Я уже написал издательству, какими исключительно талантливыми считаю ваши гравюры». Однако книге с иллюстрациями Юдовина так и не суждено было увидеть свет. 

Он умер 5 декабря 1954 года, оставив огромный архив литографий, фотоснимков, иллюстраций, картин и набросков. Через три года после его кончины художник Натан Альтман обнаружил в квартире Юдовина часть фотоархива, сделанного им во время этнографических экспедиций по еврейским местечкам. Ими Альтман проиллюстрировал новое издание «Избранного» Шолом-Алейхема. 

Мало кто сегодня помнит художника Соломона Юдовина. Он был менее известен, чем его добрый приятель Марк Шагал, менее успешен, чем многие коллеги, сумевшие неплохо устроиться при советской власти. Однако Юдовин был одним из тех, кто в самые страшные для страны годы остался верен и своему народу, и своей родине — каким бы тяжелейшим испытаниям ни подвергала она его самого и дорогой его сердцу мир штетла.

Материал подготовила Алина Ребель