По анонимному доносу за сотрудничество с «Жеготой» (польской организацией помощи евреям) она была арестована нацистами 20 октября 1943 года. Несколько месяцев истязаний, сломанные руки и ноги не привели к желаемому для фашистов результату – ни одна из фамилий членов подполья не была ею озвучена. Поняв бессмысленность дальнейших допросов, ее приговорили к расстрелу. Солдат, конвоировавший ее к месту исполнения приговора, посетовал встреченному охраннику, что, несмотря на ранний час, «эта» – уже третья, кого он ведет на расстрел за помощь евреям. Прекрасно осознавая, что жертва понимает немецкий, они как будто специально обменялись еще несколькими фразами, свидетельствующими о неминуемой гибели арестантки. И вот конвоир вывел ее из тюрьмы и повел по улице. Окружающую тишину и мысли идущей на расстрел женщины вдруг прервал голос: «Убегай!» Не сразу осознав услышанное, она обернулась, а солдат, опустив автомат и оглядываясь по сторонам, вновь повторил: «Убегай! Скорее!»

Вернувшись в тюрьму и отрапортовав о выполнении задачи, солдат отправился выполнять новую, мысленно подсчитывая, как бы он разбогател, если бы за каждую из расстрелянных ему давали бы такие деньги, как за ту, которую он только что отпустил. Взятка была и правда очень большой, но денег на спасение Ирены Сендлер руководство «Жеготы» не жалело. И дело было не только в ее заслугах перед организацией. «Прежде всего, речь шла о детях, – скажет позже сама Сендлер. – Только я владела всем списком». На маленьких листках папиросной бумаги, которую можно было легко спрятать, записывались данные: «Хеленка Рубинстайн, новая фамилия – Гловацка» – дальше шел зашифрованный адрес. Старые еврейские и новые христианские имена, имена родителей, местопребывание детей – все это она хранила в банке, закопанной в лишь только ей известном месте. Эти клочки бумаги в будущем станут единственной информацией о прошлом для более чем 2500 детей, спасенных ею из стен Варшавского гетто. Но мир узнает об Ирене Сендлер лишь незадолго до ее смерти.

Ирена Сендлер (девичья фамилия Кржижановска) родилась 15 февраля 1910 года в Варшаве, проведя детство в городе Отвоцк, где её отец, доктор по профессии, заведовал клиникой. Отец умер в 1917 году от тифа, заразившись от своих еврейских пациентов, которых отказывались лечить другие врачи. Ирена навсегда запомнила его напутственные слова, сказанные незадолго до смерти: «Если ты видишь, что кто-нибудь тонет, нужно броситься в воду спасать, даже если не умеешь плавать». Но главное, чему он научил ее, – что люди не делятся на плохих и хороших по расовой принадлежности, национальности или вероисповеданию. После его смерти еврейская община в знак огромной благодарности взяла на себя заботы по материальной помощи семье и оплате образования Ирены.

Ирена поступила в Варшавский университет, где открыто противостояла так называемому «лавочному гетто». Этот метод сегрегации начиная с 1935 года практиковался практически во всех польских учебных заведениях и представлял собой отдельную скамью в конце учебной аудитории, на которую высаживали студентов еврейского происхождения. А в зачетных книжках с правой стороны стояли «арийские» печати для поляков, с левой стороны ‒ отдельные печати для евреев. После того как Ирен стала свидетелем избиения еврейской девушки, которую волокли за волосы по лестнице польские националисты, она перечеркнула печать в своем студенческом билете, свидетельствовавшую о её нееврейском происхождении. За это и была отстранена от учебы в Варшавском университете на три года. К моменту же оккупации Польши нацистами ее несогласие с «еврейским вопросом» переросло в более эффективные действия.

С первых же дней оккупации с группой единомышленников она добывала поддельные документы, наличие которых помогло избежать смерти сотням еврейских семей. Потом же Ирена присоединилась к подпольной группе сопротивления «Жегота», где разработала и возглавила операцию по спасению детей из Варшавского гетто. Как известно, нахождение сотен тысяч людей в гетто, расположенном на площади четыре квадратных километра, привело к эпидемии тифа. Когда эпидемия стала угрожать и немцам, они допустили на территорию гетто социальных работников для раздачи лекарств и вакцинации жителей. Одним из таких работников была Ирена Сендлер.

Имея право посещения гетто, Ирена стала вывозить оттуда детей всеми возможными способами. Небольшую часть удавалась вывозить легально как тяжелобольных, других же спасали под угрозой разоблачения и смерти. Детей вывозили в потайном дне медицинского фургона, выводили через подземные коммуникации, вывозили на тележках, прикрывая тюками и одеждой. К операции по спасению еврейских детей Ирене удалось привлечь порядка 20 человек, многие из которых работали и в самом гетто. «Нам помогали конвоиры, водившие молодежь на работу на арийскую сторону. По одному ребят постарше выводить было трудно. Нужно было найти целую группу молодых парней, а также такого конвоира, который тоже был сыт по горло жестокостью гетто и хотел навсегда из него выбраться. Всю группу на несколько дней размещали у доверенных польских семей, и через несколько дней одна из нас отводила их в лес по договоренности с властями подпольных организаций». Маленьким детям вводили седативные препараты, чтобы ввести их в сонное состояние, и вывозили в ящиках и коробках, выдавая за груз. Водитель грузовика специально натаскал собаку, которая лаяла при приближении к постам и пунктам пропуска, заглушая шорохи и плач младенцев, если они просыпались.

Не менее тяжело, чем вывести детей, было и уговорить родителей довериться ей. «Я была свидетельницей ужасных сцен, когда, например, отец соглашался расстаться с ребёнком, а мать нет, – вспоминала Сендлер. – На следующий день часто оказывалось, что эту семью уже отправили в концлагерь». Тем же, кого удалось спасти, давали новые имена, размещали в женских монастырях, в сочувствующих семьях, приютах и больницах. Тех, кто был постарше и умел говорить, учили креститься – так, чтобы не вызвать подозрений в их еврейском происхождении. И о каждом из них Сендлер делала запись, зарывая свою картотеку в земле в саду под яблоней и никому не разглашая место ее нахождения. Все свои записи она передаст в Центральный комитет евреев в Польше лишь после войны. Комитет разыскивал спасенных еврейских детей, воссоединял их с семьями, а тех, кто остался сиротами (их было большинство), вывозил в Израиль.

Сама Ирена после войны продолжила социальную работу, инициируя создание приютов для детей. Еще в 1965 году израильский Национальный мемориал Катастрофы и Героизма «Яд ва-Шем» внес ее в списки Праведников мира. Но посадить свое дерево на Аллее Праведников Ирен Сендлер смогла лишь в 1983 году, когда польские власти сняли с нее запрет на выезд. Еще через 20 лет Ирена Сендлер получила высшую награду Польши, орден Белого Орла.

Награда нашла ее случайно. Четыре американские школьницы решили сделать учебный проект на основании небольшой заметки под названием «Другой Шиндлер». По крупицам собирая материал, школьницы нашли Ирену, придали ее историю огласке, и только тогда окружавшие с удивлением узнали о ней. А потом пошли потоки писем, среди которых были благодарности не только спасенных из гетто детей, но и пристроенных ею в приюты нееврейских сирот.

В 2006 году польский президент и премьер-министр Израиля выдвинули кандидатуру Ирены на соискание Нобелевской премии мира. Но рассуждения о глобальном потеплении тогда оказались более весомыми, чем чаша с тысячами реально спасенных жизней. Жизнь самой Ирены Сендлер оборвалась в 2008 году. По словам ее дочери, она до последнего дня своей жизни следила за новостями со всего мира, и при виде взрывающихся бомб или детей с автоматами со слезами на глазах говорила, что «мир ничего не понял после Второй мировой войны, мир ничему не научился».

Алексей Викторов