Местные кавалеры, узнав, что я новая репатриантка, сразу перестают звать на свидания и говорить о глупостях – они вмиг становятся очень серьезными и начинают задавать трогательные вопросы. Например: «Кто о тебе здесь заботится?» А также рвутся закупать для меня продукты, сковородки и прочую кухонную утварь и очень переживают, как там, в России, без меня мама. И что бы я им ни сказала – не верят, что у меня все хорошо, и окружают, как малое дитя, заботой. Не в этом ли та самая пресловутая любовь к ближнему, о которой написано в Книжке, но проявляющаяся не назидательно, не как лабораторная к параграфу из учебника, а с лёгкостью, невзначай, между строк.

Один мой знакомый, участник четырех войн, в свое свободное время тренирует подростков – готовит их к армии. Марш-броски, таскание бревен, отжимания на воде – благодарные тинейджеры бегают за ним, как щеночки. Другой мой приятель после работы учит серфингу детей с ограниченными возможностями. Еще один между очень успешной спортивной карьерой и армией без колебаний выбрал второе. Правда, теперь слегка разочарован: «Я думал, что способен на большее, чем просто управлять танком». Четвертый помогает новым репатриантам освоиться с ивритом, причем денег за это не берет. «Я просто был в разных странах и знаю, как трудно быть чужим», – говорит он.

В Израиле чуть ли не каждый шестой – волонтер. Но эта официальная статистика не учитывает, например, девушку из местного парфюмерного магазина, которая оставила мне мобильный с наказом «звонить чуть что!». На тот момент мы были знакомы очень давно, целых две минуты – я купила у нее крем.

Чтобы узнать дорогу, нужно просто встать на перекрестке с недоуменным видом – помощь придет сама. А сегодня в арабской овощной лавке я увидела очень сурового дядьку с пучком мяты в руках. Думала – продавец. «Где мята лежит?» – спрашиваю. Дядька, не глядя, мрачно протягивает пучок: бери, мол, сколько надо. Отщипываю половину, мужик кивает, кладет остатки в пакет и выходит из лавки. Оказалось – покупатель, а я у него оплаченную им мяту отобрала…

Когда я только собиралась в Израиль, мне говорили: «Ты думаешь, что попадешь в страну профессоров математики, а многие там даже о Достоевском не слышали». Я читала Достоевского, поэтому другая ментальность действительно пугала. И я слишком долго прожила в Москве, где никому ни до кого нет дела. Но мне с моим Достоевским никогда бы в голову не пришло оставить свой номер телефона незнакомому человеку – просто чтобы он не заблудился. Так что культурные различия между «ними» и «нами» и правда есть, и далеко не всегда в «нашу» пользу.

Я не думаю, что эта горячая и цепкая забота друг о друге – это всего лишь реакция на тяжелую жизнь. Здесь, в этой сложносочиненной стране, понимаешь, что любовь к ближнему – это, вообще-то, практический закон. В Москве, когда все силы уходят на глухую оборону, это сделать действительно трудно. А тут становится ясно, каким должен быть еврей и что от него хотят свыше. От тебя, по сути, ждут очень простых вещей, естественных, самобытных, органичных. «А всё остальное – это детали», – как сказал когда-то Гилель. И чтобы выполнять эти ожидания, кипа, оказывается, не всегда нужна. Не каждый, кто носит шляпу – праведен, как и не каждый без шляпы грешник. Тут искры святости заложены даже в том, кто ничего не знает об их существовании, но с радостью подкармливает новых репатриантов домашними слоеными пирогами. При этом израильтяне могут орать друг на друга с такой страстью, что у свежеиспеченного репатрианта начинает болеть голова. Но ведь это народ, прозванный жестоковыйным, спорил даже с Б-гом и не раз в этих спорах побеждал. Как тут не поругаться из-за очереди в примерочную?