Каминные часы пробили пять раз, за окном светало. Пел муэдзин и кричали петухи – столичный Кабул просыпался, а Лариса Рейснер заканчивала письмо в Москву, адресованное человеку, от которого зависела ее судьба. «Устала я от юга, от всегда почти безоблачного неба, от сытости и красоты. Все-таки лучшие годы уходят, и их тоже бывает жалко, особенно по вечерам», – писала она в 1922 году председателю Реввоенсовета Льву Троцкому, одному из могущественнейших людей нарождающейся новой России. В Кабуле она пребывала уже год вместе с советской дипломатической миссией в Афганистане. Поначалу Восток ее увлек, но потом быстро наскучил.

В начале Гражданской войны Троцкий и Рейснер были любовниками – теперь она просила его о помощи. Ей смертельно надоел не только Кабул, но и муж – Федор Раскольников, легенда красного Балтийского флота, заброшенный ветрами революции послом в Афганистан. Любовь перегорела, и Федор раздражал ее так, как может раздражать нелюбимый, опостылевший мужчина, которого при этом не в чем упрекнуть – вел он себя почти безукоризненно. Но Ларису бесило каждое его слово, любой жест. Хуже того – он казался ей просто дураком. Претенциозным, ограниченным и напыщенным. А его литературные опусы казались ей обычным графоманством.

Лариса Рейснер ценила красивые поступки и сильных мужчин, а глупость и бездарность никому не прощала. Дочь профессора Санкт-Петербургского университета, она с детства была окружена литераторами. Еще в юности начала писать и стала редактором – в 1915 году ее семья начала издавать журнал «Рудин». Её письмо Троцкому получилось таким же звонким, как и другие тексты. Она не раз перечитала – ей и самой нравилось, как она писала. Убийственный отзыв Гумилева – «очень красива, но бездарна» – до нее, к счастью, так и не дошел.

Троцкий медлил с ответом, и тогда она отправилась обратно в Россию самовольно. Попрощавшись с мужем, который и не подозревал, что навсегда, она пустилась в длинное путешествие. Гражданская война, латаные-перелатаные железнодорожные пути, держащиеся на честном слове, и медленно текущие по рельсам вперед поезда – у нее было время много вспомнить и записать.

В Россию она возвращалась знаменитостью, «валькирией революции» и символом нового времени. За большевиков сражались и другие женщины, но такой не было – умница, красавица и героиня. О ней рассказывали легенды – как она в бальном платье на мостике миноносца отдавала команды матросам, а потом в кожанке и с маузером на боку возглавила рейд по тылам «белых». Ей везло, на руку был и всеобщий хаос – без него такие бы военные авантюры не прошли. Но в 1918 году она попала вместе с Федором в плен – у берегов Эстонии англичане захватили находящийся в рейде миноносец. Под обстрелом британских эсминцев балтийские матросы, «краса и гордость революции», растерялись, заглушили пары, а потом отправились в плен. Из него Раскольников вернулся с испорченной репутацией. А Ларисе снова повезло, удача улыбнулась и тут: она бежала из плена, прихватив выкраденные у англичан важные документы. Революция привлекала ее не меньше, чем литература. Как привлекали её яркие и опасные мужчины. Она любила риск, хотела быть на виду, тянулась к славе – любовь, литература и война сливались для нее в единое целое. А поезд Кабул – Москва всё полз от станции к станции, а она томилась в потертой роскоши одноместного купе, писала, зачеркивала, снова писала. Ведь поначалу такого взлёта ничего не предвещало: литературная слава от нее ускользала, не везло и с любовью. Она поклонялась Блоку, но тот не обращал на нее никакого внимания. Влюбилась по уши в Гумилева, почти до безумия, бегала к нему на свидания в сомнительный отель-полубордель, забыв обо всем на свете – а он её бросил, причем оскорбительно. И ладно бы ради Ахматовой, но нет – ради пустой и глупой девчонки со смазливым личиком. И как она рыдала, когда в Кабул пришло сообщение, что ее Гафиз, как она ласково называла Гумилева, расстрелян!

Любовь к Гумилеву была первой, сильной и страшной, а затем всё закрутилось, как в калейдоскопе: один милейший литератор, потом был офицер Сергей Колбасьев, а после уже вожак балтийских матросов Федор Раскольников. В обществе шептались, что интеллигентную барышню прельстила грубая мужицкая сила, но на самом деле Раскольников был таким же мужиком, как она крестьянкой. Внебрачный сын протодиакона и генеральской дочки отучился в Политехническом институте, баловался писательством и отсиживался на тыловых курсах во время Первой мировой войны, а матросским атаманом его сделало яркое красноречие, пудовые кулаки да высокий рост. Он был еще одним средней руки окололитературным декадентом, пошедшим за большевиками.

Отчасти таким же был и Троцкий, которого Лариса встретила на фронте. Он был неутомимым оратором, плодовитым публицистом, отличным организатором, неутомимым любовником. В нём собралось, казалось, всё, что привлекало ее в мужчинах – ум, одаренность, напор и человеческий блеск.

В европейской России пути стали лучше, и поезд пошел быстрее. А потом столь знакомые телеграфные столбы и пригородные платформы замелькали так, словно железная дорога все еще была императорской. На вокзале ее встречали родные и друзья с автомобилем, что для 1922 года было редкостью, но для нее – привычной обыденностью. Ведь сразу после революции она с Раскольниковым, служившим тогда заместителем Троцкого, обосновались в личных царских покоях: спали под царскими одеялами и курили сигареты Николая II. Вернувшись из Кабула в Москву, она снова получила всё, что хотела. И главное даже не роскошь и уют, которые отчасти её даже раздражали, а сцену, блеск софитов и специально для нее написанную героическую роль.

Новым любовником Ларисы Рейснер стал Карл Радек – член ЦК ВКП(б) и заведующий отделом внешних сношений ВЦИК, маленький уродец и блестяще одаренный международный авантюрист, примкнувший к большевикам во время Первой мировой войны. Радек считал себя ведущим специалистом по мировой революции и отправился делать ее в Германию. Рейснер поехала с ним. Немецкая компартия была тогда очень сильна, революционные матросы обосновались в самом центре Берлина, бывшие фронтовики тоже хотели перемен и готовы были поддержать революцию. Но рядовые немцы так ценили мирную и спокойную буржуазную жизнь, что готовы были за нее идти на смерть. После нескольких дней боев немецкая революция провалилась.

Лариса Рейснер могла погибнуть много раз – и во время Гражданской войны, и в Афганистане, и в Германии, но умерла ненасильственной смертью, от болезни, вернувшись в Россию и заразившись брюшным тифом, выпив стакан сырого молока. Свою богиню оплакивала вся революционная молодежь. Мало кто понимал тогда, как ей в самом деле повезло: она не замарала себя одами Беломорканалу и коллективизации, её не клеймили вместе с Троцким, не арестовали в 1937-м, она не оговорила под пытками близких на допросах и не была расстреляна в 1938-м. Но вслед за ней ушли из этой жизни и все её мужчины: Радека расстреляли, Троцкого убили в Мексике, ее бывший муж Раскольников вроде бы тоже бежал из СССР, но таинственным образом погиб в Ницце. Убили даже незаметного Сергея Колбасьева – ее давнего любовника, ставшего советским литератором второго ряда. Неприметные и деловые, знающие толк в кропотливой организационной работе советские функционеры перебили всех, кто был ей дорог, и надругались над их памятью, но самой Ларисе Рейснер повезло и в последний раз.