О мастерстве подачи информации и непревзойденном даре перевоплощения Андроникова – причем не по заученным сюжетам и сценам, а в рамках импровизаций – ходили легенды. Эти легенды и вырисовывали образ одного из самых узнаваемых людей своего времени. Корней Чуковский, к примеру, сформулировал его так: «В справочнике Союза писателей кратко сказано, что Андроников Ираклий Луарсабович – прозаик, литературовед и только. Если бы я составлял этот справочник, я раньше всего написал бы без всяких покушений на эксцентрику: Андроников Ираклий Луарсабович – колдун, чародей, чудотворец, кудесник. И здесь была бы самая трезвая, самая точная оценка этого феноменального таланта».

«Интеллигентный человек начинается там, где кончается пятый пункт…» – говорил Ираклий Андроников во времена, когда говорить об этом не решались другие. Долгое время считалось, что по этому пункту Андроников был грузином, ведь говорить о еврейских корнях во времена ярого советского антисемитизма было «неприлично». Вместе с тем это был редкостный сплав генетических основ – на становление выдающейся личности влияние оказали и грузинские, и еврейские семьи, в которых он воспитывался.

Ираклий Андроников родился 28 сентября 1908 года в Петербурге, где в то время учился в университете на юридическом факультете его отец – будущий успешный столичный адвокат Луарсаб Николаевич Андроникашвили, который происходил из знаменитого в Грузии дворянского рода. В 1917 году Временным правительством отец юного Ираклия даже был назначен секретарём уголовного департамента Сената. Большую часть детства Ираклий провел в Тбилиси – и позже он очень часто бывал в Грузии, писал о грузинских писателях, музыкантах, художниках, ну и конечно же, о грузинской теме в творчестве Лермонтова. Андроников – один из крупнейших исследователей творчества Лермонтова.

А вот мама Ираклия – Екатерина Яковлевна Гуревич – происходила из известной еврейской семьи, которая внесла заметный вклад в просвещение и культуру России. Ее отец, дедушка Ираклия, Яков Григорьевич Гуревич, выпускник историко-филологического факультета Петербургского университета, был одним из основателей знаменитых Бестужевских курсов. В 1883 году он открыл в столице России частную гимназию «реальное училище Я.Г. Гуревича», которое окончили многие в будущем выдающиеся люди. Он же был и автором десятков фундаментальных трудов и учебников по истории, основателем и первым редактором журнала «Русская школа». Известными писателями и общественными деятелями были также дядя и тетя Андроникова по материнской линии. И они принимали активное участие в воспитании племянника.

Если же быть последовательным, то из Петербурга в 1918 году семья переехала в небольшую деревню под Тулой. Туда, в Высший педагогический институт, был приглашен читать курс истории философии отец Андроникова. Через три года семья переехала в Тбилиси, а тогда Тифлис. «Дом наш был всегда полон, – вспоминал Андроников. – Писатели, режиссеры, актеры, художники, музыканты, юристы, ученые; кто только не бывал здесь – Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Котэ Марджанишвили, Сандро Ахметели, приезжие из Москвы и из Ленинграда. Разумеется, в этой среде моя природная склонность к литературе, искусству, к наукам гуманитарным получала подтверждение и крепла».

После окончания школы в Тифлисе в 1925-м Андроников поступил на историко-филологический факультет Ленинградского университета и одновременно на словесное отделение Института истории искусств. Он окончил университет в 1930 году, получив диплом литработника с журнально-газетным уклоном. Правда, как утверждал сам Ираклий Луарсабович, он мечтал посвятить свою жизнь музыке, но природная застенчивость юношеской поры не дала возможности признаться в этом родителям и, в первую очередь, самому себе. Но вот ценителем музыки он оставался всегда, а одно время и выступал лектором Ленинградской филармонии, что, учитывая всё ту же стеснительность, далось ему очень нелегко.

С целью совладать с волнением перед первым выступлением ходил он даже к доктору-гипнотизеру. Впрочем, от гипноза последний его отговорил – просто выслушал речь, подготовленную к выступлению. С этой речью, посвященной симфонии Сергея Танеева, Андроников и вышел затем на сцену филармонии. Позже по мотивам этого выступления он будет исполнять зарисовку «Первый раз на сцене». Кто слышал – навряд ли сдержал слезы от смеха. Выступление для лектора прошло как в тумане. И когда он спросил, как все прошло, то услышал в ответ: «Конечно, теоретически можно допустить, что бывает и хуже. Но ты должен гордиться тем, что покуда гаже ничего еще не бывало. Зал, в котором концертировали Михаил Глинка и Петр Чайковский, Гектор Берлиоз и Франц Лист, – этот зал не помнит подобного представления. Мне жаль не тебя. Жаль Госцирк – их лучшая программа прошла у нас». Дальше пошли детали. «Ты стал кому-то лихо подмигивать в зал, намекая всем, что у тебя имеются с кем-то интимные отношения. Затем ты отворил рот и закричал: “Танеев родился от отца и матери!” Помолчал и прибавил: “Но это условно!” Потом сделал новое заявление: “Настоящими родителями Танеева являются Чайковский и Бетховен”. Помолчал и добавил: “Это я говорю в переносном смысле”. Потом ты сказал: “Танеев родился в 1856 году, следовательно, не мог родиться ни в 58-м, ни в 59-м, ни в 60-м”. Так ты дошел до 74-го года. Но тут ты заговорил о его творчестве. “Танеев не кастрюли паял, сказал ты, а создавал творения. И вот его лучшее детище, которое вы сейчас услышите”. И ты несколько раз долбанул по лысине концертмейстера виолончелей, почтенного Илью Осиповича, так, что все подумали, что это он и есть любимое детище великого музыканта, впрочем, незаконное и посему носящее совершенно другую фамилию. Никто не понял, что ты говоришь о симфонии. Тогда ты решил уточнить и крикнул: “Сегодня мы играем Первую симфонию до минор, це-моль! Первую, потому что у него были и другие, хотя Первую он написал сперва... Це-моль – это до минор, а до минор – це-моль. Это я говорю, чтобы перевести вам с латыни на латинский язык”. Потом помолчал и крикнул: “Ах, что это, что это я болтаю. Как бы меня не выгнали!..” Тут публике стало дурно одновременно от радости и конфуза».

Просто выяснилось, что все свои мысли Андроников в тот момент произносил вслух. К счастью, телевидение запечатлело многие рассказы этого талантливого человека. Его, конечно же, необычайно интересно и читать, и слушать, но подлинное впечатление дает, пожалуй, именно зрительный просмотр. Недаром ведь говорили, что «телевидение, несомненно, было изобретено под Андроникова, под его дар устного перевоплощения и занимательного литературоведения». А как он поражал современников способностью воссоздавать речевые особенности тех, с кем был знаком! Он точно воспроизводил осанку, жесты, мимику, передавал даже интонацию и тембр голоса своих героев.

Рассказы Андроникова словно создавали эффект присутствия людей, о которых он говорил. В каждом из рассказов виделось сочетание глубокого исследовательского ума с явным актерским талантом. Артистов этого жанра называли тогда имитаторами, но вклад Ираклия Андроникова был намного шире – литературовед, «лермонтовед», историк, археограф. У него был действительно дар – он награждал других интересом к тому, о чем он рассказывал сам.