Иржи Лангер – фигура исключительная и для чешской, и для еврейской культуры. Младший сын в еврейской ассимилированной семье, он неожиданно для близких бросил школу, обратился к строжайшему соблюдению заповедей, а потом и вовсе отправился в паломничество к хасидскому цадику в Белз. Представитель пражского еврейства, по сложившейся традиции он должен был бы стать немецкоязычным писателем, как, например, его друзья Франц Кафка и Макс Брод, но он предпочёл писать по-чешски. Таким образом он стал проводником между двумя языковыми культурами одного города – например, крупнейшие писатели Праги начала XX века, чешскоязычный Ярослав Гашек и уже упомянутый Кафка, вообще не слышали друг о друге.

Сама семья Лангеров была и типична для пражской еврейской общины того времени, и в то же время стояла особняком. Особенность этой семьи была в том, что по-своему происхождению она была не чешской и не совсем ашкеназской. Лангеры прибыли в Чехию в середине XVII века из Голландии. Кардинал Дитрих Штайн привез с собой своего «придворного еврея» Лангера и основал в чешских горах металлургический завод. Вокруг завода выросла деревня Старое Ранско, и 250 лет многие поколения чешских Лангеров жили в одном и том же доме в этой деревне, а поскольку завода там давно уже не было, вели жизнь крестьян и преуспевающих лавочников. Видимо, крестьянское чешское наследие отчасти и объясняет выбор языка, на котором стал творить Иржи Лангер.

По воспоминаниям Франтишека Лангера, старшего брата Иржи, врача, а также известного писателя, поэта и драматурга, уже их дед вёл довольно ассимилированный образ жизни – ходил без бороды, разговаривал и по-немецки, и по-чешски, но всё-таки оставался верным закону Моисея. Лангер-отец, перебравшийся в Прагу, ассимилировался ещё больше. Молился он уже по специальному молитвеннику с чешским переводом – потому что по-древнееврейски уже не понимал. Правила кошрута в доме все еще соблюдались, но парадоксальным образом не благодаря главе семейства и еврейским домочадцам, а экономке пани Юлии, которая сама была ревностной католичкой, но не позволяла своим работодателям-иноверцам отступить от предписанного им закона. Также Франтишек Лангер вспоминает, что иногда отец все же торговал в своей лавке и по субботам, правда, будучи страстным курильщиком, всю жизнь от курения в шаббат воздерживался.

Разумеется, в такой обстановке никто от юных Лангеров особого религиозного рвения не ожидал. Тем более от самого младшего – Иржи – рослого и спортивного юноши, особых успехов в учебе не имеющего. Однако в 15 лет Иржи неожиданно увлекся мистикой, прежде всего – поэтической, но вскоре его увлечение перешло и в религиозную сферу. Тогда же Иржи начал учить иврит.

Не меньше, чем дух и идея, юношу увлекла внешняя сторона иудаизма с его прописанными еще тысячелетия назад ритуалами. Чтобы никто не мешал ему ревностно исполнять заповеди и учить Талмуд, он бросил школу, а затем и отдалился от семьи. Спорт его тоже больше не интересовал. Старший брат Франтишек, медик по образованию, даже подозревал у Иржи психопатию, но про себя называл его «мечтателем гетто».

Домашние надеялись, что отошедший от светской жизни Иржи станет взамен учёным-раввином, почтенным человеком и гордостью пражского еврейства. Однако Иржи, как оказалось, вообще не намеревался оставаться дальше в Праге. Летом 1913 года, наспех собрав свои вещи и предупредив только пани Юлию, 19-летний Иржи Лангер исчез из дома. Впрочем, через несколько недель родителям пришло письмо: младший сын жив-здоров и находится в Галиции – в одном из духовных центров бельзского хасидизма, в котором намерен набираться мудрости у знаменитого раввина Бера Рокаха.

Сам Иржи Лангер вспоминал, что ощущения от этого первого паломничества в Белз оказались двойственными. С одной стороны – да, обитель чистоты и праведности, высокой простоты и подлинного мистического парения. С другой – суровость нравов, доходящая до пуританства бытовая неустроенность и давящая на горожанина природа украинской степи, бескрайнего обледенелого пространства. Трудности усугублялись ещё и тем, что язык бытового общения в Белзе, идиш, Иржи пришлось осваивать с нуля.

Однако вернувшись через несколько месяцев в Прагу, Иржи уже не мог жить прежней жизнью. «Брат не вернулся из Белза домой, брат привёз Белз с собой», – отмечал Франтишек Лангер. Перед родными появился местечковый еврей в лапсердаке и сдвинутой на затылок шляпе, с рыжей бородой и закрученными пейсами. Домашняя еда теперь была для Иржи недостаточно кошерна, и питался он в основном кашей, которую варил себе сам на спиртовке, да луком, которым пропах весь дом. С женщинами, даже с пани Юлией, он разговаривал, только повернувшись к ним спиной. Забыты были и любые книги – кроме священных. «Знание одной-единственной латинской или кириллической буквы – это уже несмываемое пятно на душе!» – напишет позже Иржи Лангер в своей книге «Девять врат».

Родители и братья считали такое поведение нестерпимо эксцентричным. Особенно обескураживало семью, что Иржи по полдня ходил, размахивая руками, по улицам и нараспев бормотал молитвы – напоказ знакомым. В результате между Иржи и родственниками установилось непонимание, перешедшее в полное отчуждение. Не исключено, что именно этот период из жизни Иржи Лангера послужил прообразом истории Грегора Замзы из «Превращения» Кафки.

Отец пригласил местного раввина в надежде, что тот посоветует Иржи умерить фанатичность, но юноша отказывался разговаривать с «безбожником», читающим газеты. Ближе к 1914 году Иржи Лангер опять уехал в Белз, где его и застигла Первая мировая война. Его призвали, но через год Иржи попал в военную тюрьму – за отказ служить по субботам. Однако медику Франтишеку удалось убедить суд, что брат его болен, и тем самым спасти его от расстрела. Вместо того чтобы вернуться в относительно мирную Прагу, Иржи вновь отправился в Белз и провел там ещё три года.

По возвращении эксцентричность Иржи Лангера постепенно сгладилась. Новому приобщению к более-менее светской жизни во многом способствовало увлечение психоанализом. С точки зрения фрейдизма Иржи Лангер начал интерпретировать и истоки иудаизма, и каббалу, и такой подход больше не кажется ему кощунственным. В 1923 году выходит его «Эротика каббалы», написанная на основе этих изысканий.

Если книги Иржи Лангер писал по-чешски, а научные работы – по-немецки, то первые свои стихи – на иврите. У него вышла книга «Стихи и песни друзьям» – до этого ивритские поэтические сборники не выходили в Праге больше ста лет. Иржи Лангер стал первым еврейским поэтом в Восточной Европе, который писал по-древнееврейски в XX веке.

Прежние нелюдимость и фанатизм постепенно сошли на нет. Он даже устроился на работу – учителем в еврейскую школу. Со временем стал ходить в рестораны, но естественно, только кошерные. А потом вернулся к музыке и спорту: брал уроки скрипки, плавал, виртуозно катался на коньках. По слухам, этот разносторонний и парадоксальный гений даже написал учебник по фигурному катанию и издал его под псевдонимом.

В 1930 году Иржи начал работу над историями о белзских хасидах на чешском языке. Позднее он и собрал их в книгу «Девять врат». Эта книга – во многом прорыв в литературе XX века: мерцание модернизма сочетается в ней с фольклорной мудростью простоты. «Девять врат» вышли в 1937-м, а уже в 1939-м нацисты объявили их «дегенеративной литературой».

Иржи Лангер в это время занимался популяризацией еврейской культуры: переводил на чешский язык ивритских поэтов и писал книгу о Талмуде, чтобы рассказать миру правду о евреях, противопоставить её нацистской лжи. Книгу стихотворных переводов он назвал «Песни отверженных».

К 1939 году, когда Чехословакия была оккупирована немцами, родители братьев Лангеров уже умерли. Франтишеку удалось бежать во Францию, средний брат – Йозеф – покончил с собой. Иржи, ставший к тому времени сионистом, решил уехать в Палестину. Он бежал через Словакию в Стамбул, но за несколько километров до Чёрного моря корабли на Дунае остановили нацисты. Зима 1939-1940 годов выдалась необычайно холодной, Дунай почти замёрз, и запертые в железных баржах беженцы погибали от холода. К тому же Иржи не взял с собой тёплой одежды – предпочел увезти два чемодана книг. В феврале пассажиров эвакуировали британские спасательные суда, но Иржи Лангер уже застудил почки и был безнадёжно болен.

На Земле Израиля он прожил три года. Это были годы тяжёлой болезни и в то же время – наконец-то обретённой радости. Иржи Лангер писал стихи и переводил на иврит хасидские легенды. В письмах со Святой земли он восхищался красотой Иерусалима и природы, а также рассказывал, как в больнице благодарные израильские читатели заваливают его цветами. Корректуру своего последнего поэтического сборника «Немного бальзама» Иржи Лангер успел подержать в руках, но вышла книга уже после его смерти. Иржи Мордехай Лангер умер в марте 1943 года от хронического нефроза, а его останки были погребены на тель-авивском кладбище.