На старости лет отец Гайдая много вспоминал. Рассказывал, что Иовом стал из-за попа-скупердяя: «Дадите поросенка – запишу Гришкой, а нет, так будет Иовом». Поросёнка взять оказалось негде, потому малыша нарекли именем праведника и мученика. Иов Исидорович Гайдай был родом из потомственных батраков. Родился он в Полтавской губернии на хуторе Ореховщина. На свекольных плантациях работал с 11 лет, потом стал батрачить на мукомольных мельницах. Но трёх классов образования ему хватило, чтобы полюбить чтение. Потом и вовсе увлёкся политикой – революция 1905 года подтолкнула. Читал прокламации, вдохновлялся лозунгами, верил, что те, кто был никем, таки станут всем.

За это Иов в итоге угодил на каторгу в 1906 году. В Сибирь, как и все каторжане, он добрался на своих двух ногах, заточенных в кандалы. Оттрубил семь лет, после освобождения поселился в Амурской области и почти сразу устроился работать на стройку Амурской железной дороги. Начал с должности старшего рабочего, а уже через 5 лет работал в управлении. Женился. Супругу ему из Рязанской области выписал его бывший коллега по ссылке. Тот написал своей сестре Марии Любимовой в Рязанскую область, что, дескать, есть жених – прекрасный парень, усердный и трудолюбивый. И приложил фото, на котором Иов был лыс, о чём Мария переживала, собираясь в путь. Но главное ведь, чтоб человек оказался хорошим, а в этом Иов не подвёл. Они понравились друг другу сразу – и до последних дней он звал её Манечка, а она его – Ивочка.

В 1923 году у них было уже трое детей – Лёня как раз только родился. Семейство переехало в Читу, отца перевели в тамошнее управление железной дороги. А в 1936-м Иов Гайдай был назначен начальником Иркутского дорожного филиала Читинской фабрики модернизированного учета – счетоводству обучился, кстати, на каторге. Они переехали в Иркутск и уж тут пустили корни, на окраине города в Глазково, которое теперь стало улицей Касьянова.

Лёня рос хулиганистым парнем и доставлял семейству хлопоты, разве что учился неплохо – как, впрочем, и остальные дети. Старший брат Александр много читал, был серьёзным и цельным, как отец. В марте 1937 года во всесоюзном журнале «Пионер» опубликовали его стихотворение «Байкал». Домашние очень радовались, а вот Лёню подъедала зависть. В итоге он взял другие стихи брата, переписал их на лист бумаги своей рукой и отнёс в одну из иркутских газет, где стихи опубликовали за подписью «Леонид Гайдай». Лёня сам показал брату публикацию – вышел страшный конфликт.

У Шурика уже в то время имелось журналистское удостоверение, он был внештатным автором «Советской молодёжи», а Лёня искал себя в самодеятельности. Играл на балалайке, ездил с выступлениями в составе культурного десанта от клуба железнодорожников, декламировал Маяковского и Зощенко. Его заслуги впервые и всерьёз были замечены в 1940 году на художественной олимпиаде, за которую он получил приз –сборник чеховских писем из Сибири с памятной надписью. С братом они ссориться продолжали.

Когда 22 июня 1941 года объявили о наступлении немцев, в Иркутске было 17:00, и Лёня с отцом высаживал тополя вдоль забора перед домом. Антифашистская пропаганда работала хорошо – все мальчишки мечтали отправиться на фронт. Но Лёне ещё не исполнилось 18 лет, он трудился рабочим сцены в Иркутском областном драматическом театре, потом – при эвакуированном Московском театре сатиры, где успел выучить тексты почти всех спектаклей и алкогольные предпочтения некоторых актёров. Его призвали только в начале февраля 1942 года. Уже когда грузились в теплушки, услышал за спиной: «Лёня!» Это мама пришла на вокзал, принесла свежих пирожков в узелке. Он получил тяжелое ранение через год, долго лечился и вернулся в Иркутск на костылях в январе 1944-го с инвалидностью 2-й группы.

Засиживаться в инвалидах он, впрочем, не планировал. Вскоре его приняли в студию драматического театра, из которой через три года Гайдай вышел профессиональным актёром. Местные газеты впервые написали о нем после его премьеры в спектакле «Молодая гвардия». Потом Гайдай попробовал себя в комическом амплуа – его полюбили и зрители, и режиссёры. Но и этого оказалось мало, хотя он очень гордился своими заслугами. В июле 1949-го Леня отправился в Москву. Решение принималось на семейном совете, отец обещал поддержку и содержание, старший брат – уже профессиональный журналист и военный корреспондент – тоже помогал всеми силами.

Ещё практикантом Гайдай поработал в комедии Бориса Барнета «Ляна», а в 1958-м снялся в драме «Ветер». Больше он на чужих лентах не работал – снимался в своих картинах, хотя тоже крайне редко и только в эпизодах. В «Бриллиантовой руке» он сыграл пьяницу из подворотни, в «12 стульях» – Варфоломея Коробейникова, чокнутого игрока в казино он исполнил в картине «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди». Было ещё несколько ролей, которые не указывались в титрах.

Первая его полнометражная комедия цензуру не прошла, хотя была невинна совершенно, ну разве что высмеивала советскую бюрократию. Чиновники минкульта СССР потребовали порезать картину так, что от неё осталась короткометражка. Это был трудный дебют: Гайдай пережил сильный стресс и разочарование, о котором после, впрочем, особо не рассказывал.

Иван Пырьев, пытаясь помочь ему сохранить статус серьёзного драматурга, предложил снять патриотическую картину по пьесе Александра Галича «Пароход зовут “Орлёнок”» – вышел фильм «Трижды воскресший». Об этом эпизоде своей биографии он распространялся ещё меньше – возможно, потому что фильм в прокате с треском провалился. Всё-таки как ни старался минкульт приучить зрителя к агиткам, билеты на них раскупались плохо. От полного отчаяния Гайдая спас родной дом. Вернувшись из Москвы в Иркутск, он нашёл на чердаке номер газеты «Правда», где был напечатан фельетон в стихах – «Пёс Барбос» Степана Олейника.

Идея фильма о собаке, которая всю дорогу пытается убежать от трёх безмозглых жуликов, захватила Гайдая целиком. Хотя никто из родных её не оценил. Только жена – актриса Нина Гребешкова – благоразумно произнесла: «Потрясающе!» Десятиминутная короткометражка «Пёс Барбос и необычный кросс» имела громадный успех, в 1961 году она получила Пальмовую ветвь на Каннском кинофестивале в номинации «Лучшее короткометражное кино». Идея стала золотой жилой для режиссера еще на три картины вперёд. Бестолковые и смешные Трус, Балбес и Бывалый из «Необыкновенного кросса» шагнули в «Самогонщиков», потом в «Операцию “Ы” и другие приключения Шурика», а потом – в «Кавказскую пленницу», любимицу советского зрителя, где к троице болванов для огня и контраста прилагались красотка и умник.

Образы героев трилогии перекочёвывали в мультипликацию и массовую культуру, в песни, памятники и туристические маршруты. Найти жителя СССР, который не смог бы привести ни одной цитаты из фильмов Гайдая, невозможно. Кое-что от цензуры уберечь не удалось. Например, по замыслу Гайдая предполагалось, что сначала на заставке фильма появляется Трус, пишет букву «х» и убегает. Потом подходит Бывалый, добавляет букву «у» и вразвалочку уходит. Остаток слова дописывает Балбес: «дожественный». Комиссия по этике не выдержала двойственности смысла и заставку не одобрила. Но и без этого комедия стала самой кассовой для своего времени в СССР. И у Гайдая были ещё козыри в кармане!

Одним из самых популярных за всю историю советского кино фильмом стала «Бриллиантовая рука». Тут режиссёр оторвался всласть: это была и криминальная комедия, и комедия положений, и роуд-муви. В ней наличествовали дерзость и шик, привет из заграницы и даже немножечко советского эротизма. Недаром после прочтения сценария цензурным комитетом к съёмочной группе решено было приставить сотрудника КГБ. Но для ослабления бдительности цензоров в конец фильма Гайдай вмонтировал документальные кадры ядерного взрыва. Сбитая с толку комиссия пропустила самые жирные реплики. Но и это было ещё не всё. Лидером проката 1963 года стала лента «Иван Васильевич меняет профессию». Тут было рискованным почти всё: от первоисточника и комично показанной фигуры тирана Ивана Грозного до реплик и ядрёных диалогов. К моменту начала съёмок почти все, кто знал о планах режиссёра, были уверены, что фильм ляжет на полку – по этой причине от участия в нём отказался Юрий Никулин. Но в действительности фильм оказался пиром духа для поклонников советской комедии. У него появилось несколько театрализованных версий, короткометражка, фильм о фильме – он становился основой для постсоветских новогодних шоу и подстрочником для документалистики.

Поздние ленты Гайдая знали меньший успех, а его постсоветские картины были неоднократно раскритикованы. Памяти режиссёра это нисколько не помешало. Мальчишка из Иркутска, сын батрака, любившего читать, занял своё место в зале славы мирового кино, доказав, что всецело его заслуживает. Хотя сам для себя жил очень скромно и был чем-то средним между своим же персонажем Шуриком и Семёном Семёновичем Горбунковым.