Этти появилась на свет 15 января 1914 года в маленьком голландском городке Мидделбург в еврейской семье Хиллесум. Ее тихий и скромный отец Луи был преподавателем классических языков и со временем стал директором гимназии, а импульсивная и эмоциональная мама Рива, бежавшая от погромов в Российской империи, занималась домом. Это она передала дочери любовь к культуре, в которой воспитывалась сама – по окончании школы в 1932 году талантливая Этти отправилась в Амстердам изучать право и параллельно занялась славянскими языками и классической русской литературой. В наследство Этти досталось не только языковое чутье, но и острая душевная восприимчивость. Впрочем, последняя проявилась у нее не так сильно, как у безумно талантливых младших братьев – врача Джейкоба, или Яапа, и болезненно привязанного к родителям пианиста Микаэла, или просто Миши: они лечились в психиатрических клиниках. Впрочем, в родительском доме, который сама Этти позже назовет сумасшедшим домом с вечным хаосом, сложно было вырасти другими.

Свой диплом Амстердамского университета Этти не использовала ни для карьеры, ни для того, чтобы засветиться в столичном интеллектуальном обществе и найти себе мужа. Девушка устроилась экономкой к 62-летнему бухгалтеру и вдовцу Хендрику Вегерифу, «папе Хану», который сдавал комнаты своего просторного дома нескольким жильцам, включая Этти. Их отношения из деловых быстро стали интимными, но факт огромной разницы в возрасте она не драматизировала. В те же годы Этти участвовала в молодежных левых и антинацистских движениях, хотя ни в одну партию так и не вступила. Тогда же сроднилась она и с психоанализом. Ее проводника в этот спасительный мир звали доктор Юлиус Шпир – в прошлом банковский работник, а сейчас психоаналитик и хиролог, которого «посвятил» во врачевание душ сам Карл Густав Юнг.

Шпир был евреем, который с приходом нацистов к власти развелся со своей нееврейской женой в Германии – вполне возможно, ради спасения ее и двоих общих с ней детей – и перебрался к сестре в Амстердам. Он с успехом начал практиковать там психохирологию и телесно ориентированную терапию, которая в соседстве с другими прогрессивными практиками никого уже не шокировала. Метод, который Шпир с разной интенсивностью формировал в течение 30 лет, помогал ему распознавать психологические особенности человека по линиям на ладонях, а потом корректировать проблемные состояния при помощи психоанализа. Шпир работал с пациентами, читал лекции и за годы практики собрал в Амстердаме целую группу последователей.

Хиллесум и Шпир познакомились 3 февраля 1941 года – на публичную сессию с 52-летним психохирологом девушку привел один из жильцов дома «папы Хана» и по совместительству ее хороший приятель. Деньги не требовались – Юлиусу нужны были добровольцы, вернее, их ладони и проблемы. Этти такой бартер устроил. В тот вечер девушка впечатлилась настолько сильно, что захотела продолжить терапию, но финансы не позволяли разгуляться: денег за работу у Хендрика она не получала, только кров, стол и мелочь на карманные расходы.
– Я могу заплатить только 20 гульденов.
– Хорошо, тогда вы можете приходить в течение двух месяцев, и потом я тоже вас не оставлю.
И не оставил, пока это было физически возможно.

Начать вести откровенный дневник ей подсказал тот же Юлиус Шпир, которого она обозначала просто S. – вероятнее всего, такие литературные упражнения были частью терапии. Но для Этти, уже по уши в него влюбленной, но пока не осознавшей это, даже возможность быть рядом с этим энергичным и заряжающим мужчиной была лекарством. Это он помог Этти справиться с депрессиями, за какую-то неделю ей удалось избавиться от тяжелых тревог. «Ощущение затора исчезло, внутри установился определенный порядок и покой, – писала она в первый день, когда начала вести дневник. – Все, что должно еще психически укрепиться и стать осознанным, пока находится под влиянием его магической личности».

Они долго общались на «вы» и, несмотря на откровенные телесные упражнения во время сессий, держали дистанцию, но со временем все-таки стали близки физически. «Кто мне скажет, что ваша душа не старше моей?» – отвечал Юлиус, когда Этти много месяцев спустя поделилась с ним переживаниями по поводу их разницы в возрасте. Этти Хиллесум стала его ассистенткой, а он – любовью всей ее короткой жизни. Он же увлек ее теорией психоанализа, и вот уже Этти не только читает Пушкина и Достоевского, но и изучает работы Юнга.

А еще говорит с Б-гом. В их семье, несмотря на то, что дед по отцу был главным раввином трех северных провинций, религиозность никогда не была на первом месте. Однако в годы нацистского давления Этти все чаще и чаще начинает задумываться о духовности. Разговоры с Всевышним и молитвы помогают ей мириться с реальностью, которая становится все отвратительней. 15 июля 1942 года Этти Хиллесум после уговоров близких, против своего желания, все-таки устраивается машинисткой в отдел культуры при Еврейском совете, юденрате. И вскоре начинает называть то место адом. «Никогда, разумеется, не удастся загладить того, что некоторые евреи помогают депортировать большинство остальных. Позже история вынесет за это свой приговор, – писала Этти. – Считать себя выше того, чтобы разделить неизбежность “массовой судьбы”, – это уж как-то слишком себя переоценивать».

В конце июля или начале августа Этти пришла повестка в Вестерборк – поначалу она была там добровольцем и помогала другим евреям, которых завозили туда сотнями, тысячами. Хиллесум, у которой было разрешение на временную отлучку из лагеря, несколько раз отпускали в Амстердам. В первую же ее командировку главный мужчина ее жизни, Юлиус Шпир, умер от стремительной болезни. Это случилось 15 сентября. Этти была в это время в городе и вместе с другими его близкими стояла у его кровати, когда он отходил. На следующий день по приказу гестапо Юлиус тоже должен был ехать в Вестерборк, но смерть его спасла. «С главными, важнейшими вещами в эти дни происходят страшные бесчинства. Целые толпы людей от страха быть угнанными заболевают или притворяются больными. Многие от страха лишают себя жизни. Я благодарна, что твоя жизнь завершилась естественным образом», – напишет Этти в дневнике.

Дальше в Вестерборке стало появляться все больше колючей проволоки, правил, заключенных и жестокости. Этти еще раза два отпускали в Амстердам, но каждый раз она все равно честно возвращалась. Она знала, что в ее ровной поддержке и тепле нуждаются тысячи испуганных, голодных, замученных и обреченных. «Я осмеливаюсь смотреть прямо в глаза любому страданию и не боюсь этого. И всегда в конце дня – чувство: как же сильно я люблю людей», – писала она в дневнике дома. «Хочется быть пластырем на стольких ранах» – этой фразой она завершила свой дневник за столом 13 октября 1942-го.

В июле 1943 года Этти Хиллесум официально стала одной из заключенных лагеря Вестерборка и теперь могла разве что отправлять письма домой. Тем, кто еще оставался свободными. Она не сопротивлялась судьбе. Брат Миша, гениальный музыкант, благодаря своему таланту попал в «привилегированный список» и жил не на территории лагеря, а в замке местечка Барневельд с другими ценными заключенными. Он отчаянно пытался спасти остальную семью, но тщетно. В конце августа у Миши по непонятным причинам отняли право на отсрочку депортации и сказали готовиться к плановому этапированию. Тут же пришел приказ вывезти из Вестерборка родителей даже тех, у кого была действующая отсрочка – и тем более у кого ее больше не было. В случае с Хиллесумами приказ затронул не только маму с отцом, но и ошарашенную Этти. Их всех отправили в Освенцим 7 сентября 1943 года.

«У меня с собой мои дневники, моя маленькая Библия, русская грамматика и Толстой, и я понятия не имею, что кроме этого находится в моем багаже», – призналась Этти своему большому другу в Вестерборке, Йопи Влейсхауэру. Это он в письме «Папе Хану» описал депортацию семьи Хиллесум в числе тысячи других евреев. «Она шла, весело разговаривая, смеясь, находя для каждого встреченного доброе слово, с искрящимся юмором, может, с ноткой грусти, но это была настоящая Этти, наша Этти, какой вы все ее знаете», – писал он. Ее последней весточкой стала выброшенная в окно вагона открытка. «Сижу на рюкзаке в самом центре переполненного товарного вагона. Папа, мама и Миша – через несколько вагонов от меня. Мы оставили лагерь с песнями. Мы будем путешествовать три дня», – писала она. Это ее послание нашли голландские фермеры уже после смерти Этти.

Больше писем и заметок не было. По данным Красного Креста, Этти Хиллесум умерла 30 ноября 1943 года в Освенциме, ее семья до освобождения адских концлагерей тоже не дожила. Как именно они погибли, неизвестно – может, от побоев и болезней, а может, их вместе с сотнями тысяч других отправили в «душ». Свои дневниковые записи Этти еще в Амстердаме оставила подруге с заветом опубликовать их, даже если она не вернется. Ее последнее желание было исполнено, но только в 1981 году, когда вышла сокращенная версия ее дневников. Через пять лет появилось и полное издание, которое перевели на 67 языков, включая русский.