В отличие от ранних биографов Бешта, занимавшихся главным образом пересказом многочисленных легенд и хасидских майс, связанных с его именем, Росман настаивает, что только «спустив Бешта с небес на землю можно понять и по достоинству оценить его духовный опыт». Городок Меджибож, в котором Бешт провел свои зрелые годы, Росман описывает не как некий «обобщенный штетл», наподобие Анатовки из мюзикла «Скрипач на крыше», а как вполне «земное» место, обитатели которого «в поте лица своего добывали хлеб насущный». 

Моше Росман выдвигает концепцию, согласно которой возникновение хасидизма было не ответом на кризис иудаизма и еврейского общества Восточной Европы в XVIII веке, а продолжением религиозной тенденции, существовавшей ранее, отмечает издание JewishIdeas Daily. У Бешта были предшественники, утверждает Росман, которых в их среде как раз и называли баал-шемами. Это были люди, обладавшие тайными знаниями Каббалы, использовавшие их для оказания медицинской и психологической помощи, изгнания диббуков и т.д. Хасиды же (то есть праведники) добештовских времен в большей степени тяготели к теоретическим аспектам Каббалы, сочетая их с аскетическими практиками — в первую очередь длительными изнурительными постами. Новаторство же Бешта заключалось в том, что он объединил обе эти роли в одном лице. Свои каббалистические знания и магические способности он начал использовать во благо не индивидуальных просителей, а всей еврейской общины Меджибожа в целом. Бешт призывал других хасидов отказаться от практики изнурительных постов, «ибо Б-жественное присутствие вдохновляется не скорбью и печалью, но только радостью, получаемой от выполнения заповедей». 

Так родился новый хасидизм, заменивший мучительные вопросы хасидизма старого типа радостным служением Творцу, вдохновляемым харизматическим лидером, первым из которых и стал Бешт, пишет автор книги. 

Работу Росмана выгодно отличает от трудов некоторых других еврейских историков тщательный анализ социально-экономического контекста, в котором существовали Бешт и его последователи. На основе глубокого изучения польских источников он описывает экономические условия, в которых существовали еврейские арендаторы, ремесленники, торговцы и ростовщики. Росман приходит к выводу, что в южных регионах Речи Посполитой, где собственно и жил Бешт, экономические условия были более благоприятны, чем, например, в Литве. 

Моше Росман выступает также против глубоко укоренившегося в еврейской среде изображения Бешта как «простого человека», выходца из народа. Подобный образ, утверждает он, сложился под влиянием устной традиции, опубликованной в печати только в 1814 году (через 54 года после смерти Бешта) на иврите под названием «Шивхей а-Бешт» («Восхваление Бешту»). Росман, несмотря на возмущение многих исследователей, подвергает сомнению историческую достоверность этого документа. В качестве главного аргумента он выдвигает тот факт, что не сохранилось никаких рукописных версий этого сочинения. 

В наследии Бешта важно не только то, что он призывал служить Б-гу радостно, и не только стремление идти навстречу потребностям еврейского общества (поскольку и до него были харизматические лидеры, обладавшие этими качествами), но, в первую очередь, то, что он показал способ видеть Б-жественное в повседневной жизни, уверен автор книги.

Материал подготовил Роберт Берг