Вы переехали в Израиль в 90-х годах. Как вам новая волна эмиграции?

– Ну, нынешнее количество, конечно, не идет ни в какое сравнение с тем могучим валом, который грянул в начале девяностых. Это была судьбинная алия, это был народ во всем своем многообразии. Со всеми своими недостатками и яркими достоинствами, со своими гениями и «отбросами», с детьми, которыми потом пополнились армия и университеты, со стариками, с неприкаянным «средним возрастом», притащившим сюда свою так называемую «ментальность». То был уникальный период в жизни Израиля, который войдет – хотя, чего уж там, уже вошел – в учебники истории.

У каждого человека своя судьба, образование, желания и характер. Эмиграция – это дорога, которую каждый проходит сам, даже когда на ней встречаются люди и обстоятельства, облегчающие этот путь. Судьба, случай, характер – вот три кита, на которых стоит удачное или неудачное приземление в новой стране.

Ваши дети выросли уже в Израиле. Что для них традиции, соблюдение кашрута, субботы? Не возникает ли разрыва между поколениями, выросшими в СССР и в Израиле?

– Я и дети – это отнюдь не единое целое. Дочь у меня соблюдает религиозные установки, сын – абсолютно светский человек, так что у нас дома этакий мягкий вариант иудаизма. Все мы вполне терпимые в этом вопросе люди: предоставляем близкому право быть самим собой. Свои особенности, проблемы, достижения и провалы есть у любого поколения. Вернее, у любого человека, который всегда – интегральная часть своего поколения. Наши дети, мне кажется, более гибко встроены в израильское общество, чем мы. Они имеют опыт выживания в среде сверстников, а это жестокая школа, и уже сейчас начинают занимать в стране отличные позиции.

После переезда в Израиль вы написали роман «Вот идет Мессия!», где детально выписали образ страны. Многое ли изменилось с тех пор в Израиле?

– Да этот роман был написан 20 лет назад – совершенно иным человеком в совершенно иной стране. Думаю, этим всё сказано. Учтите, что 20 лет – это треть жизни моей, да и, по сути, государства Израиль тоже. Учитывая невероятную интенсивность, с которой страна живет и развивается, я бы сказала, дикую интенсивность, помноженную на технологический взрыв, потрясший человеческую цивилизацию за эти годы, мы сейчас живем в совсем другой стране. И дело не в том, что понастроено за эти годы в Израиле, дело в самом человеке, в общении, в подходе к жизни, который изменился коренным образом. В отличие от многих, я не скучаю по тому уютному, домашнему и очень провинциальному Израилю, в который мы попали. Я бы, наоборот, хотела бы дальнейшего бурного развития – в области экологии, например, в отношении к среде обитания, к правам человеческой личности. И так далее. Хотела бы дальнейшего ухода от Востока в сторону Европы.

Что вы не понимали об этой стране тогда, но хорошо понимаете сейчас?

– Точно не понимала, насколько Израиль одинок. Он очень, очень одинок на планете, среди народов и стран. У нас чрезвычайно мало не только друзей, но и просто тех, кто готов нас терпеть.

И что же с этим делать?

– Видите ли, мы живем в омерзительном регионе, где никто никуда не денется, не испарится и не улетит. И если в нашем обществе есть силы, горячо желающие примирения, интеграции, мира с арабами и так далее, то общество наших врагов необычайно монолитно и единодушно в своей ненависти к нашей стране. На тему этого пресловутого «конфликта» можно рассуждать часами, дело это для меня, прожившей в Израиле 25 лет, порядком поднадоевшее. Ну, а будущее, кто его может предсказать, кроме гадалок и пророков? Можно только надеяться, что наша армия, – в которой, да, служили и мои дети тоже, – будет крепнуть и совершенствоваться, что наука будет процветать, а экономика подниматься как на дрожжах. Надеяться, что политики не наломают дров, что… Да можно предполагать бесконечно, но ведь всё это – гадание на кофейной гуще. Точно так же, как есть судьба у человека, есть судьба у народа и страны.

А как в Маале-Адумиме уживаются разные общины? Сохранились ли связи с жителями арабских деревень?

– Я так много писала о своем городке… Я очень люблю это место, прожила в нем практически все свои израильские годы, воспела чуть ли не каждую улицу. В нем есть очарование нового в пустоте, того самого «здесь будет город заложен». Здесь живут люди, которые помнят, как Ицхак Рабин закладывал первый камень в основание первого дома. И потом это чудо озеленения каменистой пустыни. Это так вдохновляет, так трогает – меня, по крайней мере. У нас здесь садовников столько, сколько во всем Иерусалиме. Население очень пестрое, и уживаются все по-разному. Но в последние годы, как и во всем Израиле, идет интенсивный процесс сближения общин – через межобщинные браки наших детей. История обычная. Да и сейчас многие ездят в соседнюю арабскую деревню Азарию – в гараж, например. У нас также работают жители Азарии.

Будем ли мы когда-нибудь жить без границ и междоусобных войн?

– Я не предсказатель, но думаю, Израилю и его гражданам беспокоиться нечего: им всегда будет обеспечена некая отстраненность и вполне определенные границы. Повторяю: регион наш кошмарный, мы не Европа. «Жизнь без границ»? Не дай Б-г. Лично я ехала в Израиль не для того, чтобы оказаться в Сирии.

Как влияет всё окружающее на ваше творчество, на ваш литературный стиль?

– Конечно, на стиль оказывает влияние всё: место проживания, впечатления, ближайшее и дальнее окружение, собственное преображение с возрастом. Стиль любого писателя в течение жизни меняется, ибо и сам человек меняется, это естественно. Ранний и поздний Чехов – это разные писатели. Хотя, конечно, есть какие-то приметы стиля, по которым тонко чувствующий читатель всегда узнает любимого автора.

Есть ли у вас читатели в Израиле за пределами русскоязычной общины?

– Мои книги в Израиле не переводят. Это противно, конечно, но нормально. В любой стране существует некая плотина, затвор, высокий забор против нашествия чужаков. Культура любого народа очень чувствительна к подобным вещам. Тем более такая новая культура, как в Израиле. Израильской литературе сколько годков? Всего ничего, она еще на тонких ножках, и интуитивно общество, культурный истеблишмент, да и читатели отшатываются от пришельцев. В 90-х на Израиль рухнула пятая часть народа со своими писателями, художниками, книгами. Это очень сильное потрясение для общества. Язык надо охранять, культуру надо пестовать. Это нормально. Такие же процессы происходят везде. Кто из русских писателей, кроме считанных Набокова-Бродского, преуспел в Америке настолько, чтобы стать частью литературного истеблишмента? Никто. Стал ли великий Бунин частью истеблишмента французского? Ни в коем случае, несмотря на Нобелевскую премию. Да, у меня есть три израильских премии, выданных мне чиновниками неизвестно за что, но это не более чем такой вот общественный жест.

Беседовала Алла Борисова. Фото: Михаил Левит